Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– «И даже простушка может быть прекрасна, ежели делится щедростью своею в темноте», – процитировал меня Харчок моим же голосом.
– Извращенец, – сплюнула Джессика. – Дракоебарь!
Глаза Шайлока распахнулись во всю ширь.
– Что это? Что это? Что это? Иматься с чудищами, что сдирают плоть с костей человека, будто носки снимают? Что ты такое?
– Всего лишь бойкий и проворный дух веселья, к вашим услугам, – ответил я, изобразив танцевальное па и слегка тряхнув бубенцами у себя на колпаке: Шайлок еще не видел меня в официальном наряде.
– Он правда спас тебя, папа, – сказала Джессика. – Они действительно собирались тебя убить. – Первое, что она сказала мне или обо мне, – без раздраженья, не ворча, – с тех пор, как узнала о Лоренцо. – Но он и впрямь и вор, и плут, и совершенно точно дурак.
– Смотрите, – промолвил я, вновь пытаясь сыграть на отвлеченье. – Марко Поло. Знаменитый венецианский путешественник – под вашим кровом.
– Синьор. – Марко Поло отвесил легкий поклон. – Ваша дочь и Карман доблестно спасли меня из генуэзской тюрьмы, когда и всей моей родне не удалось договориться об условиях моего освобожденья. Я сожалею, что для этого им пришлось воспользоваться вашими сокровищами, но семейство мое с радостью вам их вернет – с процентами, замечу, – как только мне удастся все уладить. – Он в самом деле умел своими манерами разлить масло по бурным водам сердитого нрава. «С процентами» – эти простые слова успокоили Шайлока, не потому, что он был алчен, а потому, что был убежден: лишь это позволяет ему, еврею, участвовать в делах сей ох какой изощренной республики купцов. А Поло как-то это понимал. Быть может, многие годы, что он провел в судах безумных и смертельно опасных восточных деспотов, научили его, как лучше удерживать голову на плечах.
– Добро вам пожаловать в мой дом, Марко Поло, – сказал на это Шайлок. И мы все тут же оказались где-то не тут. – Дочь моя принесет вам вина. – Он повернулся к Джессике.
– Нет у тебя дочери, – ответила та. – Сам и неси свое вино.
– Уважения! Дщерь! Ты забираешь у меня золото, сбегаешь с этим христианином, с этим мерзавцем Лоренцо…
– Я сбежала вот с этим мерзавцем, – ответила она, махнув куда-то в общем направлении меня.
– Его Вив схряпала, – сообщил Харчок.
– Хватит так говорить, – сказал я. – Это неправильно.
– Изи-ни. – Огромный пентюх повесил голову. – Вив его скушала.
– Он так уже говорил, Карман, – сказала Джессика. – Может, он и не найдет у бочонка круглой стороны, но помнит все, что говорится, до жутиков отлично.
– Ну, я в общем рад, что тебя не было с этим Лоренцо, даже если в итоге ты возвращаешься домой в брюках вот с этим… этой… ходячей мерзостью. – И Шайлок тоже махнул в общем направлении меня.
– Мерзостью? Я вашу дочку беру немного по морю покататься, по ходу спасаю национального героя, обучаю ее говорить по-пиратски и уберегаю ее от, блядь, убийственного заговора, потом возвращаю лучше новенькой, и после всего этого я – мерзость? Ну дела – а уважение, Шайлок? Где ж уважение?
– Какой еще убийственный заговор? – спросила Джессика.
– Лоренцо собирался тобой воспользоваться, забрать золото, а тебя бросить в море, – сказал Шайлок.
– Нет, не этот, – вмешался я. – Я про тот, чья кульминация случилась не так давно, когда Вив несколько распотрошила других прихвостней Антонио. Они намеревались тебя прикончить следом за отцом, чтоб Антонио долг отдавать не пришлось. – Челом я изобразил свою «суровую морщину правды», как мне нравится ее называть, но бубенцы мои при этом звякнули, несколько подорвав строгую искренность моих врак.
– Это мыкающаяся мажара марранской молофьи, – сказала она, довольно крупно для девушки ее габаритов нависая надо мной.
– Тебе известно, что чрезмерное использование аллитерации – признак безумия?
– Прихвостни Антонио похвалялись этим несколько дней назад, – вмешался Шайлок. – Я думал, ты для меня потеряна.
Джессика кинулась ко мне, скрипя зубами, и нос ее остановился лишь в одном дыхании от моего.
– Ты знал про Лоренцо все время, а мне ничего не сказал?
– Я боялся, ты станешь сердиться. Шайлоку-то легко, на него ты все время сердишься.
– Ну а теперь я, блядь, на тебя сержусь.
– Красная куща? – спросил Шайлок.
– Я в ней будто последние несколько месяцев живу, – ответил я, переводя дух.
– Это не красная, блядь, куща!
– Как сказать, – произнес я.
Тут она завизжала – громко и несколько продолжительно, напугав некоторых из нас больше, чем других.
– Если ты закончила, – сказал я из своего гнездышка на руках у Харчка, куда я мигом вспрыгнул, – мне нужно идти кое-какими делами заниматься.
– Ну, дракон накормлен, можешь галочку поставить, – сказала Джессика, и на уста ее нашла дорогу сварливая улыбка. Иногда, сдается мне, девице просто необходимо хорошенько повизжать от ярости.
– Мне нужно поймать лодку в Бельмонт, Шайлок, если позволено будет обратиться к вам за монетой на проезд.
Старик пожал плечами и полез в кошель.
– Ты ему еще денег давать собрался? – спросила Джессика.
Шайлок опять пожал плечами.
– Он спас тебя – и спас меня, и я ему процент начислю. Я все учту, дурак.
– Ах, опять он займы свои записывает. Как вам очки? – Он уже сходил за ними к столу и нацепил на нос.
– Службу свою несут. – И он выдал крохотную улыбку – редкую жемчужинку на кислом еврейском лике. – Но ты не сделаешь такого, что лишит меня моей мести.
– Мой добрый Шайлок, я вам разве не говорил раньше, я – лишь орудье вашей мести?
– Ну да, коварный и опасный грабитель, забился, как испуганный барашек, на ручки этого громадного колдыря, – сказала Джессика. Слегка дернула меня за нос и картинно развернулась на каблуке. – Я принесу нам вина, синьор Поло, – сказала она. – А потом мы с папой отведем вас домой, к вашим близким.
– Нельзя в таком виде на улицу выходить, – произнес Шайлок. – Хорошая еврейская девочка не носит пиратских…
Джессика крутнулась к нему с той же свирепостью во взоре, кой явила за миг до того, как завизжала.
Шайлок отвернулся и сделал вид, что ему нужно сделать что-то важное в противоположном направлении.
– Хорошо, хорошо, одевайся пиратом. Я просто рад, что мать тебя не видит…
* * *
– Говорю вам, Яго, дурак жив. Если б даже в записке он не упоминался, обезьянку звали Пижоном. Сколько обезьянок по имени Пижон, одетых в шутовской наряд, вы знаете в Венеции?
Антонио мерил шагами свою квартиру, а Яго спокойно сидел за его столом и кинжалом чистил ногти. Оковы с него сняли еще в море, всего через два дня пути. Тех моряков, кому поручили его сторожить, убедили, что пленник их вообще-то запросто может стать их новым командующим. Отелло и Дездемона мертвы, на Кассио – бремя обязанностей на Корсике: никто не мог даже отдаленно представить, как совет станет выдвигать обвинения. Когда доплыли до Венеции, Яго сошел на берег при оружии, лишь дав слово, что в назначенный день предстанет перед советом.