Андрею еще нужно было отработать гонорар на юбилее «дорогого друга». Но Марат, не оборачиваясь, махнул рукой:

— На метро доеду.

— Да тебя разорвут в метро!

— Боюсь, что теперь даже не узнают, — пробормотал Марат себе под нос.

Нет, его конечно же не забыли. И пока он шел по зимней Москве пешком да еще и в костюме, будто с экрана телевизора, явно не по погоде, на него несколько раз обращали внимание. Одна женщина даже остановила, попросила автограф. А вот в метро не узнали. В метро были совсем не те люди, что гуляли на празднике Романа Мстиславовича. Тут никто не смотрел друг на друга. В вагоне кто-то разглядывал носки собственных ботинок, кто-то сидел или стоял, прикрыв глаза. И Марат спокойно проехал три станции и вышел на «Площади Свердлова», ныне ставшей «Театральной». Пожалуй, только эта перемена ему и нравилась.

* * *

К моральной подавленности прибавлялось плохое самочувствие. Часто кружилась голова, давило в груди. Он стал реагировать на погоду, уставать, поднимаясь по лестнице. Маша часто повторяла, что надо показаться врачу, Марат отмахивался.

— Всё из-за безделья. Пока мотался по гастролям, нигде ничего не болело!

— Так поехали на гастроли! Позвони Мопсу, он что-нибудь быстро организует.

Но Марик качал головой.

— Что он сейчас организует? Дом культуры? У людей денег нет, ты разве не видишь? После многотысячных стадионов я буду собирать залы на пятьсот человек? И вообще, я не хочу. Просто не хочу.

— Вот с этого бы и начинал!

Он действительно не хотел петь. Впервые за всю жизнь, сколько он себя помнил. Нет, случалось в молодости, после длительного тура с ежедневными выступлениями, чувствовать опустошение. У него не столько уставал голос, сколько уставала душа — переживать заложенные в музыку и текст эмоции, транслировать их зрителям. Но тогда, в молодости, ему хватало нескольких дней отдыха, чтобы вернуться в нормальное состояние. Кажется, теперь душа устала окончательно.

— Нужно взбодриться, Марат. Пока ты сидишь дома взаперти, ты только сильнее погружаешься в апатию, — убеждала его Маша. — Нужно начать! Снова войти в привычную колею.

— Моей привычной колеи давно нет.

— Ну хорошо, в другую колею. У меня ведь получилось.

У Маши получилось как ни странно. И ей даже не пришлось изменять себе, надевать короткую юбку и петь пошлые песни, вдруг ставшие популярными. Да и смешно бы это было. Нет, она по-прежнему выходила в платьях в пол и исполняла романсы. Сольных концертов, правда, не устраивала, но в сборных ей всегда находилось место, и коллеги исправно звали ее на свои юбилеи, телевидение приглашало.

— Вот смотри, через неделю концерт «С любовью к женщинам», к Восьмому марта. Телевизионная съемка будет. Давай выступим дуэтом! Я созвонюсь с организаторами. Уверена, они придут в восторг. Все-таки на концерте для женщин твое появление куда более уместно, чем мое.

— Я сам могу позвонить, — фыркнул Марат. — Еще не хватало, чтобы ты за меня просила.

Через неделю они приехали в концертный зал «Россия» вдвоем. Организаторы и правда пришли в восторг, для Агдавлетовых выделили персональную гримерную, в которой даже поставили фруктовую тарелку, бутылку коньяка и бокалы.

— Это что, так теперь принято? — Марат с удивлением рассматривал «поляну». — Прямо в гримерках? Даже до выступления?

— Еще скромно накрыли, — кивнул заглянувший к ним на огонек Леня Волк. — Я тут один «заказник» работал, на яхте, попросил чаю. Ну связки согреть, сам понимаешь. На воде, прохладно, ветер. Являются два мордоворота в костюмах, один ящик водки тащит, второй поднос с разносолами всякими: икра, балык, кальмары какие-то. Извини, говорят, братан. Все есть, что пожелаешь. А чая нет. Я так смеялся.

— Обхохочешься, — угрюмо кивнул Марик.

Редактор концерта поставил семейный дуэт Агдавлетовых в конец программы. С одной стороны, это почетно. Зрители всегда запоминают последние номера, да и драматургия любого концерта строится по принципу «самое лучшее на конец». С другой стороны пришлось ждать своего выхода, невольно наблюдая выступления коллег. По большей части коллег юных. От старой гвардии присутствовали только Волк и Кигель, но Андрей отстрелялся в начале, потому что спешил еще на какое-то мероприятие. А Леня с хором МВД закрывал концерт сразу после Агдавлетовых.

— Знаешь, мне иногда кажется, что худсоветы были не таким уж злом, — заметил Марат, стоя в кулисах и наблюдая за происходящим на сцене. — Маша, ну ты послушай, что они поют. «Зараза, не дала два раза». Маш! Да нас редакторы расстреляли бы за такой текст. Автор вылетел бы из Союза писателей, как пробка. А артиста закрыли на всю оставшуюся жизнь. Хорошо, если не в дурдоме.

— Пусть поют, тебе какое дело? Мы с тобой только лучше будем выглядеть на их фоне.

— М-да? А мне кажется, мы с тобой выглядим как два сбежавших из музея палеонтологии экспоната, — мрачно заметил Марик. — И вон там еще третий экспонат трется. Ленька, иди сюда. Хватит девушек глазами пожирать!

— А как таких не пожирать-то? — хохотнул Волк. — Знаешь, Маэстро, мне новые времена даже нравятся. Ну когда еще мы могли на девок в одном белье полюбоваться? Только в постели! А теперь они так на сцене прыгают. Прости, Машенька. Я в эстетическом смысле!

— Да я знаю, что ты у нас эстет.

— Ценитель, — не удержался Марат. — Завидую я тебе, Ленька. И тебе, и Андрею. Как-то легко у вас всё.

— Я бы так не сказал. — Волк поддернул брюки и присел на колонку. — Тоже иногда выть хочется. Но как там сказал поэт? Времена не выбирают, в них живут и умирают. Умирать пока рановато вроде.

— Да, рановато, — пробормотал Марик.

— А сейчас на нашей сцене Народные артисты России Мария и Марат Агдавлетовы! — прозвучало со сцены.

— Народные артисты Советского Союза, — педантично поправил Марик, делая шаг на сцену. — Если меня лишили страны, это не значит, что лишили звания.

* * *

— И вы должны звуком передать эмоции! Не текст, который написал автор! А те эмоции, которые он в текст вложил! И…

Марию Алексеевну прервала трель телефонного звонка. Она с раздражением взглянула на притихших студентов. Просила же выключать мобильные перед занятием. Весьма неприятно, когда звонок прерывает чей-нибудь вокализ у рояля.

— У кого звонит, признавайтесь!

— У вас, Мария Алексеевна!

Она взяла оставленную на учительском стуле сумочку, извлекла из нее трезвонящую ракушку. Ну и кому она могла понадобиться? Теперь Марии Агдавлетовой звонили только ученики, но все они сейчас сидели перед ней. Сделала знак студентам, чтобы сидели тихо, вышла в коридор.

— Да, я слушаю.

— Машенька! Ну наконец-то! Мне стоило огромных трудов разыскать твой номер. Что же ты