— Вы играете, милорд? — спросил дю Тийе Перада.

— Я играу О’Коннель, Питт Фоке, Каннинг, лорд Бругем, лорд…

— Огласите уж сразу список всех ваших лордов, — сказал ему Бисиу.

— Лорд Фиц-Вилльям, лорд Элленборо, лорд Эртфорт, лорд…

Бисиу посмотрел на башмаки Перада и наклонился.

— Что ты ищешь? — спросил его Блонде.

— Черт возьми! Пружинку, которую надо нажать, чтобы остановить машину, — сказала Флорина.

— Фишка двадцать франков, играете?.. — сказал Люсьен.

— Я играу все, штоу ви пожелай проуиграй…

— Каков?.. — сказала Эстер Люсьену. — Они все принимают его за англичанина.

Дю Тийе, Нусинген, Перад и Растиньяк сели за ломберный стол. Флорина, госпожа дю Валь-Нобль, Эстер, Бисиу и Блонде расположились около камина. Тем временем Люсьен перелистывал великолепное собрание гравюр.

— Кушать подано, — сказал Паккар, появляясь в пышной ливрее.

Перада усадили слева от Флорины, рядом с Бисиу, которому Эстер поручила, подзадоривая набоба, напоить его допьяна. Бисиу обладал способностью пить без конца. Никогда за всю свою жизнь Перад не видел такого великолепия, не отведывал такой кухни, не встречал таких красивых женщин.

«Я насладился нынешней ночью на всю тысячу экю, что мне стоила дю Валь-Нобль, — подумал он, — к тому же я только что выиграл у них тысячу франков».

— Вот пример, достойный подражания! — крикнула, указывая ему на великолепие столовой, госпожа дю Валь-Нобль, сидевшая рядом с Люсьеном.

Эстер посадила Люсьена подле себя и прижалась ножкой к его ноге.

— Слышите? — сказала дю Валь-Нобль, глядя на Перада, притворявшегося слепым ко всему. — Вот как надобно было вам устроить дом! Когда возвращаются из Индии с миллионами и желают войти в дела с Нусингеном, становятся на их уровень…

— Я уест оф обчесс тресвуэсс.

— Значит, будете пить лихо! — сказал Бисиу. — Ведь в Индии порядочно жарко, дядюшка?

Во время ужина Бисиу, потешаясь, обращался с Перадом как с дядей, вернувшимся из Индии.

— Матам ди Валь-Нопль сказаль мне, што ви имейт идей? — спросил Нусинген, разглядывая Перада.

— Вот что я хотел бы послушать! — сказал дю Тийе Растиньяку. — Беседу на двух ломаных языках.

— Вы увидите, что они отлично поймут друг друга, — сказал Бисиу, догадавшись, чтó сказал дю Тийе Растиньяку.

— Сэр баронет, я думай один литл спэкулэшен, о! вери комфортабл… очин мнуого профит энд мнуого прибылл…

— Вот увидите, — сказал Блонде дю Тийе, — он и минуты не упустит, чтобы не упомянуть о парламенте и английском правительстве.

— Этоу в Китай… для уопиум…

— Та, я знай, — сказал Нусинген живо, как человек, который знает в совершенстве свой торговый мир. — Но англиски правительств имейт сретстф практиковать опиум, чтоби держать в свой рука Китай, и не посфоляйт нам…

— В отношении правительства Нусинген его опередил, — сказал дю Тийе Блонде.

— Ах, вы торговали опиумом! — вскричала госпожа дю Валь-Нобль. — Теперь я поняла, отчего я от вас одуреваю. Вы пропитались им насквозь.

— Видаль! — крикнул барон мнимому торговцу опиумом, указывая ему на госпожу дю Валь-Нобль. — Ви точно я; никогта мильонер не может заставляйт женщин любит себя!

— О! Миледи очин и част любил мне… — отвечал Перад.

— За вашу трезвость! — сказал Бисиу, который только что заставил Перада влить в себя третью бутылку бордо и начать бутылку портвейна.

— О! о! — вскричал Перад. — Это ейст очин хоурош португалок вейн из Англия…

Блонде, дю Тийе и Бисиу переглянулись, улыбнувшись: Перад обладал способностью все в себе перерядить, даже ум. Мало найдется англичан, которые не уверяли бы вас, что золото и серебро Англии лучше, нежели повсюду. Цыплята и яйца из Нормандии, посланные на рынок в Лондон, дают основание англичанам утверждать, что лондонские цыплята и яйца лучше (very finest) парижских, доставляемых из той же Нормандии. Эстер и Люсьен поражались совершенной законченности его костюма, языка и дерзости. Пили и ели так усердно, разговаривали и смеялись так весело, что засиделись до четырех часов утра. Бисиу уже собирался торжествовать победу в духе забавных рассказов Брийа-Саварена. Но в ту минуту, когда он, предлагая выпить своему дядюшке, говорил про себя: «Я осилил Англию», Перад так ответил лютому насмешнику: «Валяй, мой мальчик…», что Бисиу опешил.

— Э-э! Послушайте, он такой же англичанин, как я!.. Мой дядюшка — гасконец! Да у меня и не могло быть другого!

Бисиу и Перад остались одни в комнате, и никто не был свидетелем этого разоблачения. Перад упал со стула на пол. Тотчас же Паккар завладел Перадом и отнес его в мансарду, где тот и заснул крепким сном. В шесть часов вечера набоб почувствовал, что его будят, прикладывая к лицу мокрое полотенце; он очнулся на убогой складной кровати, лицом к лицу с Азией, закутанной в черное домино и в маске.

— Ну как, папаша Перад? Не свести ли нам счеты? — сказала она.

— Где я? — спросил он, озираясь.

— Выслушайте меня, это вас отрезвит, — отвечала Азия. — Пусть вы не любите госпожу дю Валь-Нобль, но вы любите вашу дочь, не так ли?

— Мою дочь? — крикнул Перад в гневе.

— Да, мадемуазель Лидию…

— Ну и что же?

— Ну а то, что ее больше нет на улице Муано, она похищена.

У Перада вырвался стон — так стонет солдат, получивший смертельную рану на поле боя.

— Пока вы разыгрывали англичанина, другие разыгрывали Перада. Ваша дочурка Лидия думала, что ее вызвал отец; она в надежном месте… О! Вам ее не отыскать! Разве что исправите зло, которое вы причинили…

— Какое зло?

— Вчера господину Люсьену де Рюбампре отказали в приеме у герцога де Гранлье. Ведь это все твои козни и козни того человека, которого ты туда отрядил! Молчи и слушай! — сказала Азия, увидев, что Перад собирается заговорить. — Ты получишь свою дочь живой и невредимой, — продолжала Азия, подчеркивая свою мысль ударением на каждом слове, — но только после того, как господин Люсьен де Рюбампре выйдет от Святого Фомы Аквинского мужем мадемуазель Клотильды. Если через десять дней Люсьен де Рюбампре не будет принят, как раньше, в доме де Гранлье, знай, что ты сам умрешь насильственной смертью и ничто не спасет тебя от гибели. Но когда удар будет нанесен, тебе дадут время перед смертью сказать себе: «Моя дочь будет проституткой до конца своих дней!» Хотя ты сглупил, оставив в наших руках такую добычу, все же у тебя достанет ума обдумать предложение нашего господина. Не фордыбачь, молчи лучше, ступай-ка к Контансону, переоденься, да иди-ка домой. Катт скажет тебе, что твоя девчурка, когда ее вызвали от твоего имени, сошла вниз и больше ее не видели. Пожалуешься, станешь искать ее — помни, что я тебе сказала: начнут с того, что покончат