месяц я писала главу моей новой книги. Видно, Федор Васильевич и не подозревал, что в беседе с ним наметился дальнейший сюжет, выносились за это время и отдельные образы книги. Да разве это образы? Это же люди, которых я в действительности встречала вчера, год назад, раньше.

Я приехала на дачу до неприличия рано, в девять часов утра.

Меня встретила Татьяна Ниловна и сообщила, что Федор Васильевич вчера долго работал ночью и сейчас спит. Мы прошли с ней на террасу, и я залюбовалась ранней, хризолитовой зеленью, такой солнечно светлой и неудержимо буйной. Не прошло и четверти часа, как послышался голос Федора Васильевича. Он показался в дверях, посвежевший и веселый.

— А, хорошо, что приехали, пойдемте, покажу сад.

Кажется, он не пропустил ни одного куста с набухшими бутонами и почками, подробно рассказывая историю каждого. Его вполне можно было бы принять за ботаника. Так хорошо он знал жизнь растений, так любовно собственными руками выхаживал цветы и деревья.

— Обязательно расскажите в книге о пользе свежего воздуха! Забывают люди о драгоценных качествах кислорода! Вы согласны со мной? А нервная система, конечно, рулевой здоровья и долголетия. Люди только подтачивают ее, нервную систему, неправильными взаимоотношениями. Наши же социологи и гигиенисты еще не создали настоящую науку, помогающую воспитывать чувства, а они ох как нуждаются в воспитании! И об этом обязательно напишите! О воспитании чувств!

Мы долго бродили по саду, и Федор Васильевич вперемежку с рассказами о цветах, травах, деревьях словно случайно касался темы долголетия.

— Кстати, что бы вы хотели поесть?

Неожиданный вопрос Федора Васильевича сбил меня с основной мысли, и я действительно почувствовала, что очень голодна.

Мы прошли на террасу и здесь, в светлой зеленой сетке вьющихся растений, сквозь которую просвечивало солнце, сели за большой стол. Завтрак был обильный и вкусный. Моченые яблоки, соленые грибы и варенье — все это делалось по рецепту Татьяны Ниловны, чем Федор Васильевич не замедлил шутливо похвалиться.

После завтрака он высказал свое неудовольствие диетологами, которые все время меняют рецепты еды, то, например, совсем запрещая пожилым яйца и жиры, то разрешая. И вообще просил в книге коснуться вопроса питания пожилых.

— А как вы думаете, с каких лет надо заботиться о долголетии? — задал он мне вопрос.

— Долголетие, как мне представляется, должно начинаться еще до рождения ребенка.

— Каким образом?

— Прежде всего забота о здоровье матери — это и есть залог будущего здоровья новорожденного.

— Правильная мысль! — Федор Васильевич порывисто встал. — Еще мне кажется и всегда казалось, что человеческую жизнь продлевает хорошее настроение и любовь, но не обязательно к женщине, хотя и это стимул большой радости, а следовательно, здоровья и долголетия.

И опять, усадив меня после завтрака против себя и Татьяны Ниловны, этот удивительный человек обратился ко мне так, словно мы прервали беседу только что, а не два месяца назад:

— Ну, я слушаю, продолжайте!

Как и на Лаврушинском переулке, в квартире, где состоялось первое знакомство с автором «Цемента», я, поддаваясь его просьбе, начала рассказывать сюжет своей будущей, еще не написанной книги. Мне выпадает по лотерейному билету счастье в виде путевки в туристический поход. Да это же в самом деле счастье — бродить по зеленым массивам необъятной нашей страны, общаться со многими, совсем нежданными друзьями, число которых растет. И главное, разве не любопытно поискать «секреты долголетия», как, например, прежде старые люди искали зарытых кладов?

— Правильно! Путешествие — самая лучшая форма узнавания жизни людей. А знаете, кто первый открыл глубокую философию путешествия?.. Не знаете? Надо знать, — укорил он меня. — Да Радищев! А за ним Карамзин. Еще раз прочитайте и Радищева, и Карамзина, и вы сами поймете, что я прав... Что же, вы одна думаете путешествовать по книге? Одной скучновато...

— Такую же путевку выигрывает и учительница-пенсионерка, тоже любопытная искательница секретов здоровья и долголетия.

— И кого же вы встречаете во время путешествия?

Меня, признаюсь, ошеломляла форма беседы с писателем. Он говорил со мной о путешествии, словно оно совершившийся факт, и я ему все рассказывала и рассказывала о действительно виденных мной людях и событиях...

Время от времени он прерывал меня, начиная развивать мою робкую, еще полностью не созревшую мысль. Я искренне любовалась им. Одинаково убедительно, с неиссякаемым знанием жизни он мог говорить о воспитании детей, как педагог, имеющий большой опыт, как человек, прошедший большой жизненный путь, беспощадно разоблачая невежество, глупость, нерадение, мешающие большому общему делу — воспитанию человека новой эпохи.

Он говорил увлеченно, и хотелось его слушать и слушать...

Поздно вечером вместе с Татьяной Ниловной он проводил меня до станции пригородного поезда.

Прошло полгода. Я увлеченно работала над книгой, «путешествуя» по зеленым просторам родины, вспоминая все новых людей, раскрывая секреты здоровья и долголетия, которые таит наша советская действительность.

Как-то прошел слух, что писатель Гладков тяжело болен. Скоро это подтвердилось печальной вестью...

...И сегодня, когда Федора Васильевича уже нет, мне хочется прийти в его кабинет на Лаврушинском и молча постоять перед его портретом.

Может быть, мне покажется, что он, всегда живой для тех, кто его знал, серьезно, без улыбки, спросит:

— Ну, закончили вы книгу? Только помните — надо сделать ее для народа!

— Да, Федор Васильевич! — с не вмещающейся в сердце радостью скажу я. — Только секреты здоровья и долголетия помогли раскрыть мне сама жизнь да ваше простое письмо!

Книгу я закончила.

1968

Г. Рошаль

ЕГО БОЛЬШАЯ СЕМЬЯ

Федор Гладков для меня очень дорогое имя. Я отношусь с огромным уважением к памяти об этом, увы, поздно встретившемся мне друге.

Вспоминаю наши встречи, нашу совместную работу над экранизацией «Вольницы». Сценарий в основном писал Л. Трауберг, но право же сейчас, оглядываясь на прошлое, я как-то с трудом представляю себе — что же, по существу, и Трауберг, и я успели сделать отдельно от Федора Васильевича? Он был не только автором полюбившейся нам повести. Он был душою и того фильма, который я с нашим коллективом, увлеченным этим произведением, ставил.

Гладков каждым своим словом, каждым указанием помогал нам «переносить» (труднейшее дело!) в новый вид искусства