желание начало жечь живот, пытаясь разорвать изнутри. Теперь либо под себя, либо…

– Попробую дойти, – сказал он.

– Бутылку держи повыше, тут весь сок в перепаде давления, – ответил Леонид. – А то кровь в капельницу пойдёт.

– Я помню.

Мякиш собрался с силами и сел на кровати, стараясь не дёргать рукой с катетером. Он был одет в свитер и старые спортивные штаны, оставалось только нашарить ногами тапочки на полу: ага, левый попался сразу, значит, и второй – рядом. И встать, старательно держа занятую руку как можно ниже. Прав Лёня, всё дело в перепаде давления.

Ссать хотелось уже неимоверно, но он держался. Вытащил из резинового плена бутылочку, поднял повыше, теперь можно и подниматься с постели. Второй тапочек. Ключ на старт? Есть ключ на старт. Идут наддувы, отошла кабель-мачта… Не хвататься за стойку, не надо, она слишком неустойчивая. Просто подняться странным чудо-богатырём, перечёркнутым по диагонали трубкой капельницы, с поднятой выше головы бутылкой яда в правой руке и старательно опущенной левой.

Иначе – кровь пойдёт в лекарство, а не наоборот.

– Передавай привет сортиру! – на этот раз Андреичу удалась задуманная кривая улыбка. Вот и славно: вера и оптимизм. – Слава коронарху!

– Непременно. Слава.

Шарк-шарк резиновыми тапками по полу, шаг-шаг по линолеуму. Ряды кроватей, все заняты, все. У кого такие же капельницы, у некоторых программируемые насосы – оранжевые коробки, издающие время от времени противный писк, а если ни того, ни другого – значит, привязанная на шею ленточками из бинта «бомба». Медленный способ введения лекарства, на сутки.

– Слышу работу клапанов. Даётся зажигание.

Всё равно, что говорить, всё равно. Главное, подбодрить себя. Остальным плевать, только Серёга оторвал взгляд от телека у входа, кивнул. Хороший парень, молодой ещё, жалко.

Остальных тоже, но меньше. Или – совсем нет.

Больница старая, до новой у властей руки не доходят лет сорок. Поэтому туалет на этаже один, не в палатах, а за углом длиннющего коридора, где неудобные скамейки, плакаты о вреде туберкулёза – вот уж чего опасаться поздно! – двери и общий холодильник у выхода на лестницу вниз. Отделение химиотерапии на третьем этаже «сталинки», где этаж за два обычных, само по себе жестокое испытание.

Дежурная у окна вскинула голову, посмотрела над опущенными на нос очками, промолчала. Её ошибка, конечно, не раздать «утки», но не ругаться же… Здесь вообще мало кто устраивает скандалы, все терпят. По сравнению с победой в анти-лотерее мелкие бытовые неудобства – чепуха.

Антон прошёл мимо процедурной, потом миновал открытую дверь лекарственного блока: вон девчонки в белых халатах шуршат, наводят новые порции. Его знобило и качало, но он шёл. Маленький подвиг старого человека, вынужденный, но так бывает. Многие подвиги совершаются совершенно не по желанию, скорее, из неизбежной необходимости.

Поворот. Теперь-то уже скоро. Резь внутри стала ещё сильнее, но вот и дверь в туалет. Теперь небольшой акробатический трюк: повесить и повернуться. Слава в веках тому, кто присобачил на перегородку между кабинками это крючок, аккурат для бутылки!

В сортире воняло хлоркой и было холодно, рамы закрыты, но чья-то добрая душа открыла длинную форточку, откуда тянуло морозным воздухом.

– Поехали! – выдохнул Антон, выпуская струю. Сразу стало легче. – Самочувствие отличное, продолжаю полёт, растут перегрузки.

Дверь за спиной хлопнула, но не оборачиваться же. Зашёл ещё кто-то. Как зашёл, так и выйдет, здесь место общественное. Лишь бы курить не надумал, тогда заведующий отделением всех дрючить будет, кто рядом оказался.

Закончив дело и сняв бутылку с крючка, Мякиш остановился возле умывальника. Не настолько он фокусник, чтобы сейчас руки помыть, а вот зеркало его притянуло. Казалось бы, насмотрелся уже, а снова и снова… Так люди в цирк ходят, на уродов полюбоваться. Принцип один: спасибо, Господи, что это не я.

А это вот – он.

– Здорово, лысый! – негромко сказал он. Услышит кто? Да плевать!

Такая же безволосая кукла, как и Лёня. Желтоватая, с угрюмым выражением лица и неопределённого возраста – от сорока до бесконечности. По-детски гладкий подбородок, щетина ведь тоже не растёт, а что была – выпала. Младенец перед смертью.

Захотелось разбить зеркало, но это ничегошеньки бы не изменило. Да и сил нет. Спокойнее. Надо быть спокойнее, дружище, жизнь ещё продолжается.

Он вышел из туалета и побрёл обратно.

Шарк-шарк. Шлёп-шлёп. Коридор качался перед глазами, как неведомый аттракцион. Билет. Посёлок Насыпной. Тётя Марта!

Антон отшатнулся к стене, опёрся о неё предплечьем. Держать бутылку выше, держать, держать! Квадрат окна вдали, за столиком дежурной медсестры, тоже качался, но не в ритме коридора, а сам по себе. Безумный вальс, танец маленьких лебедей. Похороны эпохи.

– Эй, нормально всё? Помочь? Мужи-ик?!..

Даже обернуться нет сил на голос. Мякиш дёрнулся и начал сползать по стене, всё ещё пытаясь держать поднятую как факел бутылку с лекарством, но руки уже не слушались. Прозрачная трубочка, идущая в вену, окрасилась кучевыми облачками крови, сперва одним, пробным, а потом оказалась залита красным вся.

– Человеку плохо! – рявкнул кто-то сверху. Вдали раздался топот шагов дежурной, чьи-то крики, суета. Антон прикрыл обессиленно глаза и увидел себя сверху: жалкое зрелище. Вокруг суетились медсёстры, выглянул на шум из ординаторской дежурный врач – сегодня же воскресенье, лечащих на месте нет.

– В палату его, в палату, носилки катите, погрузим!

– Отцепите капельницу, кровью всё зальёт!

Из запястья выдернули осколок боли, но это уже ничего не решало, как и спешно привезённая каталка, куда его в восемь рук закинули, хоть и не без усилий.

– Какая палата? – деловито уточнил дежурный врач.

Мякиш смотрел на всё откуда-то из-под потолка, с высоты в четыре метра, словно умудрился, как бывалый ниндзя, запрыгнуть туда и слиться с сомнительной белизной штукатурки.

– Вторая, – ответила медсестра. – Мякиш это, Антон Сергеевич. Три плюс.

– Не четвёрка? А чего ж он…

– Может, сердце? Ещё и в туалет попёрся.

– Если так, то массаж груди, – с сомнением ответил врач. – Справитесь, Филонова? Везите в палату, а я за лекарствами. Нитроглицерин был, кажется.

Доктор очень неторопливо пошагал впереди каталки, над которой суетилась медсестра. Сейчас Антон мог бы даже прочесть нехитрый набор его мыслей: один чёрт – смертники, но и смерть в дежурство – чепэ, отписываться потом, вколоть ему надо что-то, раз «утку» не дали и из общей палаты – не из блатных, оно, и помрёт, ничего страшного.

Дежурный врач был молод и совершенно спокоен.

Сам Мякиш парил над коридором, словно призрак. По крайней мере, никто не задирал голову, не тыкал в него пальцем и не кричал ничего испуганным голосом.

– Нитроглицерин… – сказал он