я про таких, как ты, слышала. Неупокоенный называется. Только ты смотри, тебе срок маленький дан, потом развалишься – и всё.

– А я долгих планов и не строю, – ответил Мякиш. – Мне бы дорогу узнать. И постараться дойти в Насыпной.

– Дорогу куда? Не-а, тут я тебе не помощница, не справочное бюро. Был бы живой – нагадала, у меня хорошо получается, а там и сам бы понял, что к чему. А так – нет.

Мисомахерия заглянула в стеклянный шар, пожевала губами и притихла. Потом подняла взгляд на клиента.

– Темно там. Черным-черно. И… Ровно стучит что-то. Тах-тах. Тах-тах. Странное.

– Может, тик-так? Ну, как часы? – вдруг заинтересовался Антон. Пора было идти, конечно, пустое дело здесь сидеть, но ещё минутку. Минуточку…

– Может, и как часы, – равнодушно ответила гадалка. – Но непохоже. Иди, мертвяк, а? Иди. После тебя проветривать замучаешься.

– А я и не чувствую, что пахну.

– Ты-то?! Да ты сейчас ни хрена не почувствуешь. Тебя нет уже, считай.

Мякиш понял, что пора идти. Поднялся неловко, приволакивая ногу – что отдыхал, что нет, никакой разницы.

– Ты хоть посоветуй, у кого спросить дорогу?

– Хе! А впрочем, заплатил же… Гумуса найди. Он тут старший над карманниками и нищими, они все под ним. Может, присоветует что.

– А ты тоже ему платишь? – зачем-то спросил он. Какая разница, что за дурацкое любопытство? Из-за края смотрит, а туда же.

– Не-а, у меня крыша «красная». Напрямую ротному околотка отчисляю. Иди уже, иди!

Снаружи чуть-чуть потеплело, зато снег усилился. Хлопал по лицу мокрой колючей ладонью, будто отгонял: нечего здесь, нечего! Живым места мало. От такого и капюшон не спасал. Антон побрёл, выглядывая нищих: как выглядят карманники, он понятия не имел, пока карман не порежут, о них никто и не задумывается.

Люди вокруг не обращали на него внимания. Они вообще были сами по себе, каждый, даже разговор со спутниками – редкость. Только телефоны у каждого, в которые они по-черепашьи вытянув и выгнув вниз шеи, вкусный лёд и вкусный снег, и суета, суета…

– Здорово, – кинув для начала монетку в шляпу, сказал Мякиш сидящему на стопке картонок обрубку, мужичку без ног: отстёгнутые протезы стояли рядом, словно ноги невидимки – по бедро можно рассмотреть, а выше уже никак.

– Гы! – пьяно откликнулся тот. – Вот уж точно, здоровее видали! Выкопался, братец?

– Нет, зарыть не успели, – ответил Антон чистую правду.

– Тоже вариант… Чё надыть-то?

– С Гумусом бы перетереть.

– Ишь оно как. Прямо вот позарез?

– В натуре.

Мякиш заметил за собой, что стремительно дичает в этой обстановке. Речь укатилась в забытую, казалось бы, молодость. Скоро начнёт с лёгкостью жонглировать понятиями «конкретные пацаны», «реальные проблемы» и «хороший понт дороже денег».

А потом развалится, как и предсказала целительница Полужопица.

– Н-ну, раз в натуре… А он не на ярмарке, ему здесь скучно сидеть. Быки присматривают, мы работаем, лавэ само в карманы течёт. Он на вокзале в основном, там ищи.

– Я тут запутался что-то, где теперь вокзал?

– А, я слыхал, мертвяков так кроет, могут вокруг одного дома ходить, пока ноги не отвалятся. Потеря ориентации называется. В пространстве, гы! О сексе им думать поздновато. От арки через площадку направо, наискосок, там будет улочка Туннельного синдрома, по ней до Обнуления первых полётов – ну, это площадь, там ещё памятник ракете торчит залупой. И вокзал увидишь, он характерный. С башенками.

– Спасибо.

– Иди, иди. У тебя времени мало перед каждым калекой расшаркиваться.

Башенки и правда виднелись издалека, не ошибёшься. Мякиш обошёл площадь по периметру, медленно, но не останавливаясь. У входа на вокзал вместо привычной чистоты и рамок металлоискателя лежала куча мусора, валялись перевёрнутые урны и лениво лежало с десяток собак, стараясь держаться ближе к тёплым люкам канализации.

А ведь он их узнал! Угольно-чёрные угловатые тела стражей интерната зашевелились, как-то очень уж синхронно поднялись на лапы, создавая полукруг, нацеленный именно на него. И не прорваться ко входу – ни пистолета сейчас, ни сил бегать от своры.

Антон вдруг вспомнил: ещё один кусочек прилетел в дырявый паззл памяти, занял своё место, вцепившись выступами в соседние пазы. Он тогда шёл домой, домой… И вечно пьяный сосед, в этот вечер уже совершенно невменяемый, выгуливал своего боксёра. Красивая собака, умная, даже дрессированная, только вот хозяин – мудак.

– Фас, Рыжий, фас!

Коричневая молния метнулась к Мякишу, застыла у ноги, вытянув вперёд и вверх морду, будто удивлённая приказом. Запах его собаке был знаком, но – команда!

– Фёдор, это ж я! Убери собаку!

Пьяный глупо улыбнулся, глядя куда-то в сторону, между питомцем и ближайшим столбом. Потом покачнулся и, словно в сомнении, пробормотал:

– Тошка? Ну… Фу!

Рыжий отошёл на пару шагов, уже неторопливо, но держа Антона в поле зрения.

– Фас, фас! – снова замкнуло этиловыми парами то немногое, что оставалось у Федьки от мозга, поломало шестерёнки и замкнуло контакты. Собака снова подскочила к Мякишу. – Фа-а-ас, куси! Фу! Фас! Враг, куси! Фу!

Боксёр посмотрел Антону в глаза, взгляд был разумным и словно говорил: прости, чувак, но… сам понимаешь. И аккуратно прокусил ногу – дома там обнаружились две дырочки с одной стороны лодыжки, и две с другой. Почти без крови.

Зато теперь, после этого воспоминания, что-то случилось со стаей, хотя он не сказал им ни слова, не сделал ни единого движения: они очень тихо разошлись, теряя строй, потеряли к нему всякий интерес.

Тик-так. Мякиш побрёл ко входу, прямо через разорванную цепочку чёрных собак. Не боясь, не думая, не злясь – просто выкинув их из лысой головы. Вероятно, навсегда.

Внутри вокзал оказался приветливее, чем могло представиться снаружи. Чисто, светло, ни мусора, ни собак. Группки отъезжающих – с чемоданами, и встречающих: эти, конечно, без оных. Постовой полиционер с лицом человека, давно и в мучениях умершего от скуки, многочисленные окошки киосков: газеты, кроссворды, презервативы, атласы, книги в цветастых обложках – с розами и роковыми красавцами для дам, с оскаленными мордами пришельцев, бластерами и сиськами – for men only.

И ни одного нищего. Теперь-то у кого спрашивать?

Удивительно, но ни у кого: от прилавка с броской вывеской «Сувениры» и рябящей россыпью магнитиков с видами Руздаля, не торопясь отлепилась невысокая фигура и, вразвалку, подошла к Антону.

– Вот уж не ожидал! – на самом деле удивлённо сказал Принц. Он стал старше, немного выше, глаза теперь оказались чуть навыкате. В целом он перестал напоминать попавшего в липкую вечность смолы комара, каким был в интернате. Во взгляде царили сытость и некая барственность, свойственная в