мог навредить другу — тот жил на другой стороне планеты, в другом государстве, так что был недосягаем и для Клементины, и для её церковного начальства.

— А он опасней, чем я думала, — сказала святая задумчиво. — Мне казалось, что они стёрли все упоминания о моей первой помощнице. Мир забыл о Саломее. Так удивительно, что ты спрашиваешь меня о ней сто лет спустя того дня, когда её имя прозвучало в последний раз.

— Разве меня не называли Саломеей всё это время? — удивилась Миранда и прервала молитву.

— Никто не называет тебя так с момента гибели госпиталя. У тебя было другое имя всё это время, — ответила ей целительница.

— Какое же?

— А вот его ты должна вспомнить сама. Бросила таблетки — мучайся теперь, — грустно усмехнулась святая.

— Почему удалили информацию о Саломее? — задал вопрос Сэм.

— Когда Альборий и Павлиний прилетели на своём «Светодиоде» и пристыковались к «Космодамианску», они считали, что достаточно будет снять с меня цифровую копию, и дело в шляпе. На тот момент они были лучшими техниками в вопросах упокоения, и оба, кстати, были всего лишь дьячками, — сказала Клементина. — Так вот, они крепко накосячили в моём случае, и ситуация усложнилась настолько, что их планы на повышение могли пойти прахом. В результате мне удалось выторговать себе Саломею, но о ней никто не должен был знать, особенно в Экзархии. В некотором смысле, все мы вчетвером — я, Саломея, Альборий и Павлиний — стали заговорщиками, чтобы сохранить тайны друг друга. Тридцать лет назад к нам присоединилась Пета. Я выпросила её у протопресвитеров, потому что мы уже не справлялись. Таким макаром Пета вырвалась из бесконечного цикла кратковременных воскрешений, чтобы вступить в наш маленький клуб по интересам.

— И что же за тайны вы храните? — спросил детектив.

— Так я тебе всё и рассказала, — отмахнулась Клементина.

— Почему ты меня выторговала? — спросила у святой Миранда.

— Мы связаны с тобой, — ответила Клементина. — Есть вещи, которые никогда не становятся достоянием общественности, но от этого не исчезают.

— Что за вещи? — поинтересовался Сэм.

— Ну, например, ты знаешь Эрика Лакшмийского?

— Уже наслышан, — кивнул Беккет. — Ньюмен. Постумный святой с Венеры. Предсказывает будущее.

— Да. Эрик видит будущее, это правда, — подтвердила целительница. — Но его дар крайне ненадёжен. Иногда он видит грядущее чисто-чисто, будто в солнечный день смотрится в лесной ручеёк и различает каждый камешек на его дне, но иногда будущее — как бушующий поток. Муть может не оседать неделями, а с него требуют каждый день, понимаешь? У него там есть свои протопресвитеры, и им вынь да положь предсказание. Тогда он берёт и проходит две дороги чистейшего колумбийского кокаина — так, что голова становится звонкой и пустой, как колокол. И будущее открывается, как сверкающая бездна, и он говорит и говорит, а десять дьяков записывают каждое его слово. Но беда в том, что Эрик, этот культурный, воспитанный и застенчивый человек, потомственный клирик, вдруг начинает загибать семиэтажным матом и, на чём свет стоит, кроет всех подряд — и Церковь, и Экзархов, и дьяков, и тех людей и события, которые ему открылись. Когда он приходит в себя, Эрик всё помнит. И он начинает просить у дьяков прощения, ползает перед ними на коленях, целует обувь. Они прощают его, но он всё равно идёт и бичует себя до крови, а потом держит самый строгий пост — так его греховные слова жгут ему сердце… Однажды он даже прилетел сюда ко мне. Ему показалось, что в тот раз только я смогу отпустить ему грехи. Я хлестала его плёткой по его просьбе, а потом залечила ему раны и мы, обнявшись, проплакали и промолились ночь напролёт. Люди никогда не узнают всего этого из открытых источников. Мы, постумные святые — по-прежнему живые люди, и у нас есть свои слабости. Церковь вынуждена скрывать некоторые факты о собственных святых, чтобы поддерживать тот благоговейный образ, который они создали.

— И как это относится к Саломее? — спросил Буккет.

— Я и Саломея — мы были ближе, чем друзья. Ближе, чем сёстры, — ответила Клементина, поймав взгляд Миранды. — В наших чувствах друг к другу и в наших отношениях не было ничего порочного и грязного. Однако, Альборий и Павлиний сочли, что пора положить этому предел, сразу после того, как я сделалась постумной святой. Они предпочли, чтобы никто и никогда не узнал, что подле меня всегда была Саломея.

— Кем мы были друг для друга? — спросила Миранда.

— Сёстры в Благодати, — ответила Клементина. — Мы с тобой сёстры в Благодати.

— Что это значит?

— И это ты тоже должна вспомнить сама. Мне было тяжело отправлять тебя в это рискованное мероприятие по поимке преступника, но ты настаивала. В результате, я злилась на тебя и на себя тоже. Поэтому я так строга к тебе.

— Клементина, почему ты не послала Пету? — спросил Беккет. — Она профессиональный детектив, а со своей встроенной в руку пушкой она смогла бы разделаться с преступником в два счёта.

— Я поступила так из-за тебя, Беккет, — ответила святая.

— Да я-то тут причём? — развёл руками Сэм.

— Пета — профессионал, но она одиночка. Она выжила бы, но она не смогла бы сохранить твою жизнь. Преступник слишком опасен, чтобы так рисковать. Я предпочла отправить Миранду, потому что она выживет при любом раскладе и, как швея, сможет сохранить твою жизнь.

— Ты так говоришь, будто я чем-то важен и ценен для тебя, — недоверчиво хмыкнул мужчина.

— Не только для меня, но и для всех нас, — хитро улыбнулась Клементина. — Ты, Сэм, ключевой элемент во всём происходящем.

— Да ладно, — отмахнулся детектив.

— А теперь, когда мы все трое немного подружились, пора переходить к делу, — Клементина убрала голову с коленей Миранды и села. — Мне уже лучше. Спасибо, сестра.

— Пойдёмте в зал для приёмов, — предложила святая. — Там у меня большой проектор. Мы обсудим операцию и наметим приготовления… Но ты, Беккет, по дороге умоешься, а то выглядишь так, будто тебя тут пытали.

— Действительно, — согласился Сэм. — Освежиться мне не помешает.

Трёхмерная голограмма, отражавшая схему купола 11А, висела в центе приёмного