нововведений Николая II, которое полностью поддерживал Владимир Ленин, сам употреблявший спиртное в весьма ограниченных, даже микроскопических дозах. Он считал, что при строительстве социализма горячительное может принести только вред.

В годы Гражданской войны даже невинных, умеренных пьяниц воспринимали как врагов революции — даже не потенциальных, а самых настоящих. Борьба с поклонниками Бахуса началась с первых дней советской власти, когда мятежные революционные отряды овладевали винными погребами и, конечно, превращались в неуправляемую агрессивную массу. Быстро укротить это явление большевики не могли: не хватало власти. Но с пьяным мародерством пришлось бороться и первому наркому внутренних дел Рыкову. Причем к выпивке прорывались порой настоящие герои революции — матросы, рабочие. Недостаточно было читать им лекции о пролетарской сознательности, приходилось действовать жестоко.

В ВЧК и к Ленину поступали донесения о спаивании населения, из которого потом формируются контрреволюционные отряды. С ними обходились жестко, по законам военного времени. Недаром поэт-партиец Демьян Бедный в то время писал:

Аль не видел ты приказов на стене —

о пьяницах и о вине?

Вино выливать велено,

а пьяных —

сколько ни будет увидено,

столько и будет расстреляно.

Вот так сурово, по законам военного времени, обходились порой с любителями спиртного в первые месяцы и годы власти большевиков.

В августе 1920 года все находящиеся на территории РСФСР вина, коньячные и водочные изделия стали государственной собственностью. Это склады, погреба, коллекции, амбары… За ними следили строго! В продажу драгоценные бутылки не поступали, их использовали в дипломатических целях или при операциях контрразведки.

И даже в мае 1921 года, когда нужно было всерьез думать о выстраивании экономики в мирное время, на 10-й Всероссийской конференции РКП(б) Ленин громогласно заявлял, что «…в отличие от капиталистических стран, которые пускают в ход такие вещи, как водку и прочий дурман, мы этого не допустим, как бы они ни были выгодны для торговли, но они ведут нас назад к капитализму…» Спорить с ним по этому поводу не решались. Декретом ВЦИК и СНК, принятым в мае 1918 года, за самогоноварение предусматривалась уголовная ответственность в виде лишения свободы на срок… не менее 10 лет с конфискацией имущества. Что и говорить, меры драконовские, но тогда это считалось вполне обоснованным и справедливым. Слишком уж боялись большевики «зеленого змия» — гораздо сильнее, чем отсутствия денег, которые, впрочем, ничего не стоили, в отличие от хлеба. Надо ли говорить, что укротить самогоноварение и частное подпольное производство водки власть не могла: для этого ей просто не хватало следователей, чекистов… И городские жители, и крестьяне, по большому счету, никогда не признавали сухого закона. Не хватало репрессивного аппарата и для эффективной борьбы с наркоманией, которая переживала в те годы свой первый — правда, недолгий — расцвет в нашей стране.

И не удивительно, что столь бескомпромиссной позиции по отношению к производству и продаже спиртных напитков большевики не выдержали. Возрождавшаяся экономика потребовала оборотных средств — а для этого пришлось ослабить антиалкогольную хватку.

3. Первые послабления

Спервоначала — еще при жизни Ленина — разрешили варить пиво, напиток, который Владимир Ильич более-менее уважал. 3 февраля 1922 года было подписано постановление «Об акцизе с пива, меда, кваса и фруктовых и искусственных минеральных водах». По немецким рецептам и технологиям стали производить популярные сорта легкого хмельного напитка — «Баварское», «Красное баварское» и темное «Мюнхенское», «Кульмбахское» и «Бок», светлое австрийское «Венское» (на знаменитом Жигулевском заводе), чешское «Богемское», «Пильзенское», варили портеры и эли, недорогие сорта «Столовое» и «Светлое». Великое разнообразие, так радовавшее глаз после многих лет тотальных нехваток всего и вся. Народ полюбил «Мартовское» и «Кабинетное», высоким спросом пользовался и совсем некрепкий (1−1,5 %) сорт русского пива «Черное», похожего на квас. По статистике, в 1927 году в крупных городах европейской части России молодые рабочие тратили на пиво и вино 16−17 % зарплаты, что было в полтора раза больше трат на книги. В том же году в Ленинграде исправно принимали радостных посетителей 416 пивных, буфетов и столовых.

Рыков и нарком финансов Николай Милютин.1920-е годы [РГАКФД]

Следующий шаг — мягкие наливки. На него выдвиженцы Ленина решились, когда вождь уже тяжело болел. В 1923 году дозволили производство и продажу наливок крепостью не выше 20 градусов. К 1 января 1924 года «Московский казенный винный склад № 1» (позже он получит знаменитое название «Кристалл») выпустил 845 000 литров наливок крепостью до 20 градусов. Казна мало-помалу пополнялась, но о выпуске настоящих водок и коньяков Ленин и слышать не хотел — его соратники знали об этом и побаивались даже умирающего вождя. Рыков всегда был сторонником либерализации отношения к производству спиртных напитков. Это неудивительно, ведь он отвечал за государственную казну, за развитие индустрии — и знал, что пополнение бюджета «молодой республике» необходимо как воздух.

Как только Владимир Ильич уединился в Горках и отошел от дел, его заместители по Совнаркому — Рыков и Цюрупа — начали готовить к трудовым подвигам законсервированные водочные заводы. А сразу после смерти вождя они, его наследники, перешли к более кардинальным шагам. И первую скрипку в упразднении сухого закона сыграл новый председатель Совнаркома Алексей Рыков. Вопрос оказался настолько «больной», что долгие годы фамилия главы правительства у большинства советских граждан ассоциировалась именно с возвращением «беленькой».

4. Та самая «рыковка»

Немедленно обращаться к старым царским стандартам 40-градусного крепкого алкоголя не решались. Шли к рецептам 1913 года мелкими шажками. Сначала — ближе к концу 1924 года — декретом Рыкова было разрешено производить водку крепостью до 30 градусов. Ее в шутку называли «полурыковкой», потому что, дескать, сам Алексей Иванович пьет 40-градусную, а то и 60-градусную. Михаил Булгаков в дневнике сразу отреагировал на это нововведение: «В Москве событие — выпустили 30° водку, которую публика с полным основанием назвала рыковкой. Отличается она от царской водки тем, что на десять градусов она слабее, хуже на вкус и в четыре раза дороже… Если бы „Рыковку“ смешать с „Семашковкой“, так получилась бы отменная „Совнаркомовка“». Семашковкой Булгаков, очевидно, не без издевки называл медицинский спирт — в честь наркома здравоохранения Николая Семашко. Конечно, в слове «рыковка» звучала издевка, но в народе возвращение водки — даже такой, несовершенной — воспринимали как праздник. После выпуска каждого нового сорта «рыковки» народ «рычал» от счастья. Мужчины поздравляли друг дружку, братались, мгновенно скупая все, что поступало на прилавки. Соскучились по легальной водочке! Бывали, конечно, и эксцессы. «Где пьют — там и бьют», известное дело. Во многих городах в