— Я пытался отговорить его, — последовал ответ. — Но он не прислушался к моим словам. Ведь он — грандиознейший, как ты сам только что подтвердил. А потому прислушивается только к своему внутреннему голосу. Если мы пленим Автократора, то получим не только дань — всю Видессию, так он сказал.

— Второй такой возможности ему не представится, — отрезал Маниакис. Теперь ему окончательно стали понятны резоны Этзилия. Ведь если бы тому удалось убить или пленить Автократора, все северные земли империи вплоть до стен столицы достались бы кагану на разграбление. Впрочем, хотя кагану и не удалось пленить Маниакиса, он все же сумел нанести Видессии серьезнейший удар. — С какой стати Этзилий решил, что я поверю ему на этот раз, когда совсем недавно он вероломно нарушил достигнутые договоренности? — продолжал Маниакис. — Видит Фос, я могу найти своему золоту гораздо лучшее применение, нежели просто бросать его на ветер.

Маундиох испустил долгий, прочувствованный вздох.

— Грандиознейший предоставляет тебе заложников, — неохотно сказал он. — Если кубраты нарушат договоренность о мире, ты сможешь поступить с заложниками, как тебе будет угодно.

— И кого же каган предлагает в заложники? — Зная коварство Этзилия, Маниакис ничуть не удивился бы, если бы тот попытался подсунуть ему малозначительных людей либо просто своих соперников, из-за которых каган не проронил бы ни единой слезинки, если бы те пострадали в результате его очередного предательства.

Но Маундиох с самым разнесчастным видом вдруг произнес нечто неожиданное:

— Каган предлагает в заложники меня и тех людей, которые прибыли со мной. Если он разорвет соглашение, ты можешь разорвать на куски нас!

Этзилий использовал Маундиоха для переговоров в прошлый раз. Значит, каган достаточно высокого мнения о своем эмиссаре.

— Хорошо. Посмотрим, о каких людях идет речь, — сказал Маниакис. — Если они меня устроят, возможно, мы вернемся к разговору о соглашении. — «Если мне удастся наскрести пятнадцать тысяч золотых, пусть даже неполновесных», — мысленно добавил он, а затем, нахмурившись, сердито посмотрел на Маундиоха сверху вниз:

— Я более не задерживаю тебя. Аудиенция окончена. Ступай. Тебя разместят так, как приличествует твоему положению.

Маундиох был знаком с придворным этикетом. Возможно, ему доводилось бывать в Видессе при Генесии. Он вновь распростерся перед Автократором, после чего поднялся и стал пятиться, пока не отошел на расстояние, позволявшее повернуться спиной к трону, не оскорбляя достоинство Автократора. Самым подходящим местом для посла Маниакису казалась глубокая и узкая земляная яма, но, к сожалению, он не мог себе позволить раздувать конфликт с Этзилием. Пока не мог.

Получить заложников-кубратов? После унижения, постигшего Маниакиса прошлой осенью, это могло хотя бы частично утешить его уязвленную гордость. Трон снова опустили вниз, и он сошел с него, все еще задумчиво хмурясь. Придворные дружно вскричали:

— Слава тебе, Маниакис Автократор, победитель!

А он тем временем спрашивал себя, действительно ли ему удалось одержать небольшую победу или, наоборот, хитрецу Этзилию просто удалось еще раз получить от него вожделенную дань. Маниакис пожал плечами.

В сложившейся ситуации он не мог не принять предложение кагана. Пройдет немало времени, прежде чем у него появится возможность выбирать, как поступать с врагами империи.

* * *

Агатий, покряхтывая, распростерся перед Автократором в полном проскинезисе.

— Встань, святейший, умоляю тебя! — воскликнул Маниакис. — Усаживайся вот на это ложе; сейчас мой постельничий принесет нам что-нибудь подкрепиться. А, он уже здесь!

Вошедший Камеас поставил на стол серебряный поднос с кувшином вина, двумя кубками из граненого хрусталя и большой чашей со щупальцами кальмаров, маринованными в горячем уксусе.

— Мое любимое блюдо! — просиял Агатий, увидев щупальца кальмаров. — Какое счастливое совпадение!

— Мне оно тоже нравится, — ответил Маниакис, слегка погрешив против истины. Во-первых, щупальца особого восторга у него не вызывали, хотя он тут же съел парочку, чтобы подтвердить свои слова. Во-вторых, счастливым совпадением тут даже не пахло, просто Камеас задал Скомбросу несколько вопросов о вкусах патриарха. Тот не стал делать из них тайны и выложил постельничему все подробности, прекрасно понимая, что если ему вздумается скромничать, то в один прекрасный день патриарх обнаружит, что у него появился новый синкеллий.

Ничего не значащая застольная беседа с экуменическим патриархом длилась, пока чаша с маринованными щупальцами кальмаров почти не опустела. Наконец, когда кубок Агатия был вновь наполнен, Маниакис сказал:

— Я надеюсь, святейший, что нынешние доходы храмов позволяют им удовлетворять свои насущные нужды.

— Ах, величайший, — без всякого воодушевления ответил Агатий, — поступающих средств никогда не бывает достаточно. Теперь же в результате разбоев, чинимых варварами на севере и макуранцами на западе, мы вынуждены сократить расходы на благотворительность. Если бы щедрость императорской казны оставалась хотя бы такой же, как в прежние годы, мы могли бы тратить гораздо больше золота на благие цели.

Маниакис с трудом подавил смешок. Агатий пожаловал в резиденцию, явно намереваясь испросить дополнительные средства на содержание храмов. Если же учесть, с какой целью он пригласил сюда патриарха, то в сложившейся ситуации можно было найти немало забавных моментов.

— Не сомневаюсь, что именно так ты и поступил бы, святейший, — сказал он. — Как только настанут лучшие времена и мы сможем выделять тебе больше золота из поступающих в казну сборов, мы будем счастливы сделать это. Уверяю тебя.

— Ты чрезвычайно щедр, величайший, — ответил Агатий.

Вот уж чем-чем, а бессмысленной щедростью я никогда не отличался, подумал Маниакис и сказал:

— К моему глубочайшему сожалению, сейчас империя лишена подобной возможности. Непрерывные вторжения захватчиков почти свели на нет поступление налогов в казну.

— Глубоко сочувствую постигшим тебя затруднениям, — пробормотал Агатий, предоставив своими неосторожными словами Маниакису возможность повернуть разговор в нужное русло.

— Я очень надеялся на твое понимание, — проговорил сказал он. — И я уверен, что храмы Видессии сделают все возможное, дабы прийти на помощь империи в час суровых испытаний.

Будь Агатий обыкновенным набожным и простодушным клериком, он, скорее всего, воскликнул бы с нотками самопожертвования в голосе что-нибудь вроде: «Мы готовы на все, лишь бы помочь нашей империи!»

Однако патриарх понимал, что занимаемое им положение делает его фигурой скорее политической, нежели религиозной. Поэтому он ответил осторожно:

— Разве могут храмы сделать больше, чем они делают, величайший, будучи столь сильно стеснены в денежных средствах, о чем я уже упоминал?