– А… – Главный отступил на шаг. – Такая сила… Я не смогу поразить тебя ваканой, да?

Фактор не ответил.

– Тогда металл. Металл сможет то, что не поддается воле и разуму, – безумец выхватил стилет и бросился к обездвиженному пленнику.

Волод ударил просто – сакрам Тукман.

Главного отбросило на несколько шагов к постаменту боевой машины. Старик заохал.

Волод смотрел на него беззлобно и даже сочувственно.

– Ты не знал, что для управления силой вовсе не обязательно махать руками?

Многие годы и долгое изнурение разом обозначились в осанке и лице Архитектора. Он неловко ворочался, потом кряхтя, опираясь о механизм, поднялся на ноги.

– Смешно. Я не могу напрямую воздействовать на тебя ваканой, не могу поразить сталью. Но я могу разбудить ваканой и сталью то, от чего ты не сможешь защититься. Третья ловушка. Часть первая.

Волод, опустошенный последними усилиями, едва преодолевающий все еще накатывающие волны боли, не уловил последнего. Главный резко метнул стилет. Клинок вонзился в бак стоящего возле фактора тяжелого стационарного огнемета. Хрупкий, подъеденный коррозией металл бака поддался под ударом стилета. Горючка брызнула сквозь щель, напор внутри бака оказался довольно большой и корпус резервуара проломился целым куском. Нефтяная смесь потекла полной струей.

Прежде чем Волод успел как-то среагировать на новую опасность, главный бросил сакрам Гарми – Жар. Поверх синеватой бегущей жидкости побежало мелкое бесцветное пламя. Огонь разгорался. Горючее очень старое и поэтому пламя тянулось не быстро. Горючая лужа растекалась по крыше. Архитектор отступил к кавальеру, встал напротив двери, ведущей вниз.

– Я подожду. Я хочу насладиться зрелищем.

Волна постыдной паники окатила Волода. Он испугался. Он стал биться в своих стальных режущих силках. Бесполезно. Волод нашел в себе силы успокоиться. Голова его откинулась на спинку кресла. Пусть. Пусть он умрет, но враг не увидит его страха, не посмеется крикам боли, не порадуется мольбам о спасении.

Город. Мой Город. Прощай.

Огонь подступает. Огонь…

– Дождь… Огненный Дождь… – слабый голос раздался нежданно.

Малка.

– Огненный Дождь. Прости меня. Я… я сейчас…

Малка рвала из проволочного захвата свою сожженную руку. Повязка не дала проволоке охватить запястье намертво. Рука могла двигаться под тканью повязки и Малка растягивала, расшатывала… незажившая полностью горелая рана раскрылась, женщина чувствовала, как под давлением пут лопается только что заросшая кожа. Повязка стала намокать от жидкой сукровицы, потекшей из новых ран. Так еще лучше – рука стала влажной… Малка рвала по живому, рвала собственную плоть.

Маленькая женщина с маленькими, почти детскими руками, вырвала свою руку из капкана.

– Все! Все, Дождь, сейчас.

Не освободив вторую руку, Малка потянулась к Володу. Нет. Ее пальцы бессильны против стальной нити. На поясе остался кинжал! Женщина вытащила клинок. И стала рубить проволоку на кресле. Удар. Удар. Рука. Нога… К ногам Малки подобралось пламя. Женщина закричала. Но не престала рубить.

Волод рвался с кресла, натягивал проволоку, скручивал ее с себя. Его ноги тоже охватил огонь. Наконец свободен. В пламени, в огне, фактор перехватил кинжал и перерубил проволоку держащую Малку. Схватил горящую женщину в охапку.

Горючка вытекла вся. И теперь пылала на каменном кострище, постепенно выгорая.

Малка обгорела очень сильно. Володу тоже досталось, но легко по сравнению с нею.

– Малка… Малка… – он гладил подпаленные волосы, потемневшие щеки, по которым прокладывали дорожки горькие слезы. – Малка…

– Дождь. Благостный Дождь. Прости. Ты сам отказался от дома. Отказался от меня. Я могла бы… А теперь… Проклятие.

– Молчи. Ты поправишься. Я выхожу тебя…

– Нет. Ты не понял. Проклятие во мне… многие годы. Я лгу, я не могла быть с тобой… Власть… Проклятие…

– Что? Что ты говоришь? Какая ерунда… Ты поправишься, и мы пойдем к Центру вместе. Мы пойдем в Кром…

– Глупый, глупый, Огненный Дождь. Я говорю тебе – проклятие…

Малка подняла раненую руку. Повязка слетела с нее, и Волод увидел – по тонким пальцам, по хрупкой кисти и слабому запястью из-под ошметков тонкой розовой кожи затягивающей ожоги, из-под рваной коросты, вместе с сукровицей и кровью сочатся чернильно-черные капли.

– Я проклята. Дождь… пожалуйста… сожги меня… я сейчас умру, но я не хочу чтобы проклятие поглотило меня… до конца…

Малка закрыла глаза.

– Прощай.

Это последнее что услышал Волод от маленькой женщины с детскими руками.

Следующее, что он услышал, был смех. Каркающий смех, сухой и сдавленный, перхающий.

Волод поднялся.

– Ты еще здесь.

– Конечно. Я же не завершил дело, – главный Архитектор так же стоял у двери кавальера, не двинувшись ни на пядь. Он скалился, но в глазах его смеха не было.

– Уходи. Я не буду преследовать тебя, и мстить тебе.

– Очень великодушно, господин фактор. А вот я отомщу.

Волод пусто усмехнулся. Положил руку на пояс.

– Новая ловушка?

– Старая. Ловушка номер три, часть вторая.

Старик раскинул руки в сторону, Волод уловил сакмар Тукман, но направленный не на него. Сила побежала в две стороны, по кругу толкая спусковые механизмы орудий. С разных сторон раздались щелчки спускаемых боевых машин. Распустились тетивы, выпрямились пружины, ударили рычаги – в фактора полетели дроты, стрелы, болты. Это разрядились машины направленные в центр крыши.

Волода швыряло ударами, потом бросило на колени, опрокинуло – но все снаряды безвредно отлетали от него. Фактор поднялся, он остался совершенно цел.

Главный смотрел на все приходящее, отвалив челюсть, последнее спасение врага окончательно добило его, вынесло последний разум из стариковской головы.

Архитектор опустился на колени. Пополз к Володу. Он тянул руки и пытался уцепиться за его одежду.

– Стивенова рубаха! Ты победил! Ты победил! Ты сам Стивен…

Волод брезгливо отстранился, оттолкнул безумца.

Фактор поднял Малку и понес на костер из горючего и охваченных пламенем машин.

Пламя играло, от жара трещали камни. Тело быстро ответило огню.

Опускался вечер, летели в небо искры, бывшие когда-то человеком. Чернота отступала в свою проклятую бездну. Гаснущее солнце вторило костру цветом и погасло вместе с ним.

Волод собрал вещи. Старик, скулящий и ползающий где-то в темноте среди механизмов у края крыши, снова подлез к нему.