— Ну, а что ты скажешь вот об этой бумаге? — спросила миссис Бикертон, протягивая ему охранную грамоту, данную Рэтклифом Джини Динс.

Посмотрев на бумагу, Дик подмигнул, энергично почесал голову и, растянув свой огромный рот от одного уха до другого так, что он стал похож на судоходный канал, заявил:

— Об этой вот бумаге? Может, я чего и кумекаю, хозяйка, да как бы ему вреда оттого не вышло.

— Никакого вреда ему не будет, — ответила миссис Бикертон, — а ты получишь стакан голландской водки, если расскажешь, что знаешь.

— Коли так, — сказал Дик, подтягивая привычным жестом штаны и отставив назад одну ногу, чтобы удержать на месте эту важную часть туалета, — говорю вам: бумагу ту как есть по всей дороге знают, и баста на том.

— Ну, а что он все-таки за парень? — спросила миссис Бикертон и, гордясь своим всезнающим конюхом, подмигнула Джини.

— Что за парень? Да кто же не знает Джима Рэта? Вот уж, поди, год, как он самый важный гусь на севере — он да еще этот Уилсон шотландский, по прозвищу Руки на все штуки, — только этот, должно статься, куда-то уехал на время; что же до Рэта, то всякий джентльмен, что сторожит дорогу по эту сторону Стэмфорда, уважит пропуск Джима, уж будьте покойны.

Не задавая больше вопросов, хозяйка налила Остлеру стакан голландской водки. Согнувшись вперед и шаркая выставленной ногой по полу, Дик осушил стакан, как говорится, единым духом и удалился в свои владения.

— Советую тебе, Джини, — сказала миссис Бикертон, — если ты повстречаешь на дороге негодных людей, обязательно показать им эту бумагу, она тебе на пользу послужит, вот увидишь.

Вечер закончился небольшим ужином. Переселенка из Шотландии по имени миссис Бикертон с аппетитом вкушала от острых яств, запивая их выдержанным элем и крепким глинтвейном. Попутно она изложила Джини подробную историю своей подагры, восторженно удивляясь тому, что ей, потомку многих поколений ламмермурских крестьян, удалось познать заболевание, совершенно неизвестное ее предкам. Джини, имевшая свои соображения о причинах возникновения подагры у хозяйки, не захотела обидеть добрую женщину высказываниями на этот счет; однако на ум ей пришли котлы с мясом, о которых вспоминали переселенцы из Египта, и, несмотря на уговоры хозяйки, она поужинала только овощами и простой водой.

Миссис Бикертон категорически отказалась взять какую-либо плату за свои услуги, снабдила Джини рекомендательными письмами к лондонскому знакомому и к тем хозяевам гостиниц, с которыми ее связывали общие интересы, напомнила о мерах предосторожности в отношении денег и, так как Джини отправлялась в путь рано утром, тепло распрощалась с ней; предварительно она взяла с нее слово, что на обратном пути в Шотландию Джини навестит ее и расскажет, как она справилась со своим делом, а заодно и просто посудачит с ней о том о сем. И Джини с готовностью согласилась.

Завидного мало в преступника доле:

Порок и опасность, нужда и горе.

На следующий день рано утром, когда Джини, собравшись в путь, покидала гостиницу, она встретила во дворе Дика Остлера; он, по-видимому, встал очень рано или же совсем не ложился (и то и другое вполне вязалось с его профессией) и, увидя Джини, заорал ей вслед:

— Добренького тебе утречка, Мэгги! Смотри не забудь про Ханбери-хилл, молодуха! Робин Гуд хоть и помер, но кое-кто еще сыщется в долине Бивер.

Джини посмотрела на него, словно ожидая дальнейших объяснений, но Дик, манеры которого мог бы скопировать только Эмери, ограничился подмигиванием, шарканьем ноги и пожатием плеч, после чего принялся снова чистить щеткой и гребнем костлявую лошадь, напевая при этом:

Робин Гуд был в решеньях крут,

И сказал он своим друзьям:

«Ступайте в поля самого короля!»

Отчего ж не пойти и нам?

Джини, не вдаваясь в расспросы, направилась дальше, ибо поведение Дика совсем не расположило ее к дальнейшей беседе. К концу дня, устав от долгой ходьбы, она добралась до Феррибриджа — местечка с лучшей гостиницей тогда и теперь на большой северной дороге; рекомендация от миссис Бикертон, а также простота и чистосердечие самой Джини так расположили к ней хозяйку «Лебедя», что почтенная дама упросила почтового курьера, возвращавшегося в Таксфорд, посадить Джини на круп своей лошади, благодаря чему расстояние, которое она преодолела за второй день пути после ухода из Йорка, оказалось самым большим из всего, что она до сих пор прошла. Однако, привыкшая ходить пешком, Джини была так утомлена этим необычным для нее способом передвижения, что на следующее утро смогла отправиться в путь значительно позже обычного. В полдень она подошла к Тренту с его многочисленными рукавами и увидела Ньюаркский замок, превращенный гражданской войной в почерневшие руины. Легко понять, что археологические изыскания не интересовали Джини, и, войдя в город, она сейчас же направилась в гостиницу, указанную ей в Феррибридже. Там она заказала себе завтрак и была несколько удивлена, когда прислуживающая ей девушка, внимательно и с особым интересом посмотрев на нее, спросила, не Динс ли она по фамилии и не та ли она шотландка, которая идет в Лондон по судебному делу. Джини, несмотря на прямоту своего характера, отличалась также и осторожностью, присущей ее народу, и, согласно общепринятому в Шотландии обычаю, ответила вопросом на вопрос, спросив служанку, почему она этим интересуется.

Мариторнес из ньюаркской гостиницы «Голова сарацина» ответила:

— Этим утром здесь проходили две женщины и спрашивали про какую-то Джини Динс, которая будто бы идет в Лондон по такому именно делу. Они никак не хотели верить, что она еще у нас не побывала.

Изумленная и несколько перепуганная Джини (необъяснимое всегда пугает нас) стала расспрашивать девушку о наружности этих двух женщин, но выяснила только, что одна из них стара, а другая молода; что последняя выше ростом, но первая гораздо болтливей и командует во всем другой и что обе говорили с шотландским акцентом.

Все это ничего не объяснило, и, терзаемая предчувствием грозящей ей беды, Джини решила отправиться дальше на почтовых лошадях. Но это ей не удалось: из-за какого-то непредвиденного дорожного происшествия хозяин гостиницы не мог предоставить в ее распоряжение ни лошадей, ни проводника. Прождав некоторое время в надежде, что отправленные на южную дорогу лошади скоро вернутся и она сможет отправиться в путь, Джини в конце концов устыдилась своего малодушия и решилась пойти, как обычно, пешком.

Путнице объяснили, что дорога ей предстоит ровная, за исключением холма под названием Ханбери-хилл, который находится в трех милях от Грантема — места ее ночлега.

— Я рада, что мне попадется по дороге холм, — ответила Джини. — Мои глаза и ноги устали от этой однообразной равнины. Кажется, что весь путь от Йорка досюда был вскопан и потом выровнен; у нас, шотландцев, глаза не привыкли к такому однообразию. Когда большой голубоватый холм, который называют здесь Инглборо, пропал у меня из виду, мне показалось, будто я потеряла последнего друга в этой чужой стране.