Фридрих некоторое время обдумывал слова своего наставника.

— Отвратительный, злобный… сильные выражения!

— Вы правы, доктор Пфистер, это мои слова, а не ваши, и я полагаю, вы намекаете, и совершенно правильно, на еще одну проблему — контрперенос наставника (супервизора[100]), который может негативно повлиять на мою способность учить вас. То, что я — еврей, делает лично для меня невозможным лечить этого отпетого антисемита. Но давайте посмотрим, не смогу ли я все-таки оказать вам помощь как наставник. Расскажите мне побольше о своих чувствах к нему.

— Хоть я и не еврей, меня лично оскорбляет его антисемитизм. В конце концов, почти все люди, с которыми я здесь близок — евреи: мой аналитик, вы сами и большая часть факультета в институте, — Фридрих подобрал со стола письмо Альфреда. — Вот, взгляните. Он с гордостью пишет об успехах своей карьеры, ожидая, что меня это порадует. А вместо этого я чувствую себя еще более оскорбленным и боюсь за вас, за всех цивилизованных немцев. Думаю, что он — это воплощенное зло. А его идол, этот Гитлер, возможно, инкарнация самого дьявола!

— Это говорит одна ваша часть. Однако есть и другая часть вас, которая хочет продолжать с ним видеться. Почему?

— Дело в том, что мы с вами обсуждали прежде — в моей интеллектуальной заинтересованности. Мне интересно анализировать человека, с которым у меня общее прошлое. Я всю жизнь знаком с его братом, я знал Альфреда маленьким мальчиком…

— Но, доктор Пфистер, ведь очевидно, что вы никак не сможете анализировать его! Уже само расстояние делает это невозможным. В лучшем случае вы будете встречаться с ним от случая к случаю, проведете пару-тройку разрозненных сеансов и никогда не сумеете произвести глубокие археологические раскопки в его прошлом.

— Верно. Я должен отказаться от этой идеи… Должно быть, есть и другие причины.

— Я помню, как вы рассказывали мне о своем чувстве уничтоженного прошлого. От него остался только ваш друг — его брат. Я запамятовал его имя…

— Эйген.

— Да, остается только Эйген Розенберг и — в значительно меньшей степени, поскольку вы никогда не были с ним особенно близки, — младший брат Эйгена, Альфред. Ваши родители умерли, братьев и сестер нет, у вас нет никаких других контактов с вашей прежней жизнью — ни людей, ни мест. Мне кажется, что вы пытаетесь отрицать старение или преходящий характер жизни, ища нечто нетленное. Вы разбирались с этим, я надеюсь, в своем личном психоанализе?

— Пока нет. Но ваше замечание очень ценно. Я не могу остановить время, цепляясь за Эйгена или Альфреда! Да, доктор Абрахам, вы ясно даете мне понять, что встречи с Альфредом никак не разрешают мои внутренние конфликты.

— Это настолько важно, доктор Пфистер, что я повторю. Встречи с Альфредом Розенбергом никак не разрешают ваши внутренние конфликты. Место для этого — сеансы вашего собственного психоанализа. Так?

Фридрих, смиряясь, кивнул.

— Итак, я еще раз спрашиваю: почему вы хотите видеться с ним?

— Я не уверен… Я согласен, он — человек опасный, человек, который сеет ненависть. Однако я все же думаю о нем как о маленьком мальчике, жившем по соседству, а не как о взрослом мужчине, который есть воплощенное зло. Я считаю его заблудшей душой, а не демонической фигурой. Он истинно верует в эту расовую чушь, и его мысли и действия исходят в абсолютно последовательной манере от посылок Хьюстона Стюарта Чемберлена. Я не верю, что он садист, психопат или человек жестокий. Он на самом деле скорее робок, почти труслив, он не уверен в себе, скован в общении с другими и целиком и полностью обуян надеждой на любовь со стороны их лидера, Гитлера. Похоже, он сознает свою ограниченность и с удивительной готовностью соглашается проделать терапевтическую работу.

— Так, значит, ваши цели в терапии — это…

— Вероятно, с моей стороны это наивно — но разве, если я смогу изменить его, сделать более нравственным человеком, он не принесет миру меньше зла? Это же лучше, чем не делать ничего! Возможно, я даже могу помочь ему обратить внимание на силу и иррациональность его антисемитизма.

— Ах, если бы вы смогли успешно проанализировать антисемитизм, вы бы получили за это Нобелевскую премию, которая до сих пор уплывала из рук Фрейда! У вас есть какие-нибудь мысли относительно того, как подойти к этому?

— Пока нет, они только маячат на горизонте… и это определенно моя цель, а не цель моего пациента.

— А его цель? Чего хочет он?

— Его эксплицитная цель — более эффективно общаться с Гитлером и другими членами партии. Все более возвышенное мне придется протаскивать контрабандой.

— А что, вы хороший контрабандист?

— Пока лишь новичок, но у меня есть идея. Я уже упоминал вам, что я наставлял его по Спинозе? В общем, в четвертой части «Этики» — тот раздел, где о преодолении аффектов — есть фраза, которая привлекла мое внимание. Спиноза говорит, что истинное познание добра и зла, поскольку оно истинно, не может препятствовать никакому аффекту и что нам следует превратить в страсть сам разум, само познание.

— Хм-м, интересно. И как же вы предполагаете сделать это?

— У меня в мыслях пока не сложился определенный метод. Но я знаю, что должен подогреть его любопытство по отношению к себе самому. Ведь любой человек живо интересуется собственной персоной. Разве не каждому хочется понять все в себе? Я, к примеру, знаю, что мне — хочется. Я буду стремиться разжечь любопытство Альфреда к самому себе.

— Интересный способ фрейминга терапии, доктор Пфистер. Оригинальный способ. Будем надеяться, он станет сотрудничать, а я сделаю что смогу, чтобы быть полезным вам в профессиональном наставничестве. Вот только я гадаю, нет ли изъяна в вашей аргументации.

— Какого же?

— Чрезмерного обобщения. Терапевты бывают разные. Мы все — белые вороны. Большинство других людей не разделяют наше страстное любопытство по отношению к содержанию психики. До сих пор я слышал от вас, что цель его абсолютно отлична от вашей, он стремится, чтобы его больше любили его приятели-нацисты. Так что помните об опасности того, что эта терапия может в результате принести всем больше вреда! Позвольте, я выражусь конкретнее. Если вы преуспеете в помощи Розенбергу и он сможет измениться так, что это заставит Гитлера больше его любить, тогда вы сделаете его еще более действенным источником зла.