обладает отдельный британец. Это, видимо, очень похоже на ситуацию с представлением о духовно возвышенном боге, а поскольку трудно рассчитывать на должность его помощника в деле управления миром, то гордость за величие бога совпадает с гордостью за свою избранность.

Среди предписаний религии Моисея есть одно, прежде недооцененное. Речь идет о запрете создавать изображения бога, иначе говоря, о принуждении почитать бога, которого нельзя увидеть. Подозреваем, что в этом отношении Моисей превзошел строгость религии Атона. Возможно, он хотел быть всего лишь последовательным, ведь его бог не имел ни имени, ни облика. Возможно, это являлось новой предохранительной мерой против злоупотреблений магией. Но если бы этот запрет был принят, то должен был бы оказать основательное воздействие. Ибо он означал пренебрежение чувственным восприятием по сравнению с абстрактным представлением, как говорится, триумф духовности над чувственностью и, строго говоря, отказ от влечений вместе с вытекающими из этого психологическими последствиями.

Чтобы надежно разобраться в том, что на первый взгляд не кажется очевидным, следует припомнить и другие подобного рода процессы в развитии человеческой культуры. Самый ранний из них по времени, похоже, и самый важный, меркнет в сумерках древности. Его поразительные результаты побуждают нас настаивать на его существовании. У наших детей, у взрослых невротиков, как и у первобытных народов, мы обнаруживаем психический феномен, называемый верой «во всевластие мыслей». По нашему убеждению, речь при этом идет о переоценке влияния, которое наши психические, в данном случае интеллектуальные действия способны оказывать на изменения внешнего мира. Более того, по сути своей любая магия, предшественница нашей техники, основывается на этой предпосылке. К этому же относятся и любые заклинания, а также убеждение во власти, связанной со знанием и с произнесением какого-либо имени. Мы предполагаем, что «всевластие мыслей» стало выражением гордости человечества за достижения в развитии языков, вследствие чего значительно продвинулась умственная деятельность. Это положило начало новому царству духовности, где решающее значение приобрели представления, воспоминания и умозаключения в отличие от более низких видов психической деятельности, содержащих непосредственные восприятия органов чувств. Несомненно, это был один из этапов на пути антропогенеза.

Гораздо более зримым представляется нам другой процесс из последующих времен. Под влиянием внешних факторов, прослеживать которые здесь нет нужды, к тому же отчасти недостаточно известных, произошла смена матриархального общественного строя патриархальным, с чем, конечно же, оказался связан и переворот в существовавших до тех пор правовых отношениях. Признано, что отзвуки этой революции еще чувствуются в «Орестее» Эсхила. Но кроме всего прочего, этот поворот от матери к отцу означал победу духовного над чувственным, ведь факт материнства подтверждался свидетельством органов чувств, тогда как отцовство – это предположение, построенное на основе умозаключений и предварительных гипотез. Склонность превозносить мыслительный процесс над чувственным восприятием оказалась шагом, чреватым важными последствиями.

Когда-то между двумя ранее упомянутыми событиями произошло третье, обнаружившее наибольшее родство с исследованным нами случаем из истории религии. Человек почувствовал в себе потребность одобрять «духовные» силы вообще, то есть такие, которые не могут быть уловлены с помощью органов чувств, особенно с помощью зрения, но тем не менее проявляющих себя в виде несомненных и даже неординарных воздействий. Если мы доверимся свидетельствам языка, то как раз движущийся воздух стал прообразом духовности, поскольку дух заимствовал свое наименование от дуновения ветра (на латыни – anima, spiritus, на иврите – ruach, дыхание). В результате была обнаружена душа в качестве духовного принципа отдельного человека. Наблюдение же установило, что движение воздуха в дыхании человека со смертью прекращается. Согласно современным представлениям умирающий как бы выдыхает свою душу. Однако в таком случае перед человеком открывалось царство духа. Обнаружив у себя душу, человек оказался готов допустить возможность ее существования у всех других природных объектов. Весь мир стал одушевленным, а наука, появившаяся гораздо позднее, немало сделала, чтобы вновь лишить его части одушевленности, хотя и сегодня эта задача до конца не решена.

Благодаря Моисееву запрету бог был поднят на более высокую ступень духовности, что открыло путь для дальнейшего изменения представлений о боге, – впрочем, об этом еще предстоит кое-что сообщить. Но раньше позволим себе заняться последствиями этого процесса. Результатом любого такого прогресса духовности становилось повышение чувства собственного достоинства у личности, что делало ее гордой, так что она чувствовала свое превосходство над другими людьми, остающимися в тенетах чувственности. Как нам известно, Моисей наделил евреев чувством воодушевления в связи с их избранностью. В результате дематериализации бога к тайным сокровищам народа добавилась новая, весьма ценная деталь. Евреи придерживались ориентации на духовные интересы, политические невзгоды нации научили их ценить в качестве единственного достояния всегда у них остававшуюся свою письменность. Сразу же после разрушения храма в Иерусалиме императором Титом раввин Иоханан бен Заккай испросил дозволения открыть школу по изучению Торы в Явне. С этой поры она стала Священным Писанием и центром духовных усилий по сплочению рассеивающегося народа.

Все это общеизвестно и общепризнанно. Я хотел бы только добавить, что это типичное для еврейской сути развитие закрепилось благодаря запрету Моисея почитать бога в виде зримого изображения.

Приоритет, предоставляемый на протяжении почти двух тысячелетий духовным устремлениям в жизнедеятельности еврейского народа, дал, естественно, о себе знать; он помог сдерживать жестокость и склонность к насилию, обычно утверждающиеся там, где идеалом народа становится развитие физической силы. Евреи же оказались лишены гармонии в развитии физической и духовной деятельности, подобной достижениям греческого народа. В случае раздора между ними они принимали решение в пользу более высокоценимой ими духовности.

Г. Отказ от влечений

Вовсе не самоочевидно и без дальнейших пояснений непонятно, почему прогресс духовности, пренебрежение чувственностью должны были повысить уверенность в себе как отдельного человека, так и народа в целом. Это, видимо, предполагает определенную шкалу ценностей и другое лицо или инстанцию, которые бы ее устанавливали. Для прояснения ситуации обратимся к аналогичному случаю из индивидуальной психологии, который нам удалось понять. Если Оно какого-то человеческого существа повышает запрос влечения эротической или агрессивной природы, то проще и естественнее всего, чтобы Я, распоряжающееся мыслительным и мускульным аппаратом, удовлетворило его с помощью какого-либо действия. Это удовлетворение влечения Я воспринимает как удовольствие, тогда как неудовлетворение явилось бы источником чувства неудовольствия. При подобных обстоятельствах может случиться так, что с учетом внешних помех Я откажется удовлетворять влечение, а именно из-за понимания того, что соответствующее действие представляло бы серьезную опасность для самого Я. Подобный отказ от удовлетворения влечения под влиянием внешних помех или, как мы говорим, повинуясь принципу реальности, отнюдь не доставляет удовольствия. Отказ от влечения имел бы следствием устойчиво напряженное чувство неудовольствия, если бы не удалось понизить силу самого влечения путем сдвига