Помню то странное чувство, которое охватило меня, когда я вышла из вокзала на небольшую площадь. Ни извозчиков, ни повозок. Нет грохота колес, крика возниц. Кругом так тихо. Совсем близко, немного в стороне, блестят металлические острые носы гондол. Выскочивший откуда-то комиссионер хватает наши вещи и увлекает нас в гондолу. Мы молча плывем по каналам, по небольшим водяным площадям, поворачивая то направо, то налево. При поворотах гондольер издает очень характерный предостерегающий возглас. Все так сказочно, так фантастично и так не похоже на остальную Италию!

Мы быстро решаем вопрос о гостинице, о наших комнатах, бросаем там вещи и бежим на улицу. И как мы удобно устроились! Только пройти через сводчатый проход, и мы сразу на главной площади Венеции.

Великолепные постройки Старой и Новой Прокуратории окружают ее прямоугольное пространство. Налево от прохода, через который мы прошли, башня со знаменитыми часами (каждый час большие бронзовые фигуры выходят наружу и отбивают молотками время). Под прямым углом к этой башне стоит собор Св. Марка, рядом с ним тянется Дворец дожей. Напротив него, где площадь сужается, стоит знаменитая Кампанила. К ней примыкает великолепная Лоджия и за нею прекрасное здание Библиотеки.

Там дальше, прямо впереди две тонкие, высокие колонки. На одной крылатый лев — эмблема города, на другой — фигура святого, попирающего крокодила. А потом сразу за ними голубое нежное море, и все кругом залито ослепительным светом.

Площадь эта производит сильное впечатление своей необычайной красотой. Собор — византийская базилика, отягощенная снаружи богатыми украшениями с готическими башнями, прильнувшими к фасаду. А во втором этаже на открытой террасе — четыре бронзовых античных коня, когда-то вызолоченные. Это смешение стилей и разных эпох в одной постройке, в ее наружном фасаде делает ее в высшей степени странной, но большой, своеобразной красоты.

Рядом с собором — Дворец дожей. Что за диковинная необычная постройка! Два нижних этажа состоят из легких колоннад, а над ними высится тяжелый верхний этаж, редко прорезанный большими окнами. Точно дворец поставлен вверх фундаментом. Но скоро это впечатление проходит, и мы начинаем понимать его красоту. Обе эти постройки — собор и Дворец дожей — носят на себе явные следы византийского влияния и вообще влияния Востока.

Вся площадь замощена мрамором и трахитом и представляет большой, прекрасный зал с дивными кругом постройками. Плафоном ему служит синее небо. На площади летают тысячами ручные голуби, которые не боятся из рук брать корм.

Обежав несколько раз эту площадь, мы отправились к стоянке гондол и, вскочив в одну из них, просили нас везти по Большому каналу. По его берегам тянутся знаменитые дворцы. Город, сказочный город интересовал нас до крайности.

Мы плыли мимо дворцов, церквей. На левом берегу красивый силуэт Santa Maria della Saluta. Дворцы мраморные, старинные, с патиной желтовато-розоватого цвета, она придает им впечатление чего-то живого, трепещущего. Черные, бархатистые подтеки местами покрывают дворцы. Вода канала омывает здания, покрывает часть ступеней входных дверей, иногда доходит до самых дверей. Из воды торчат около каждой постройки деревянные столбы. Они раскрашены в синие, коричневые и серые полосы. Многие наклонились, группируясь живописно около входов. На них головки в виде грибных остроконечных шляпок. Часто зеленый мох или плесень ползут по фундаменту. Перед окнами, снаружи, почти во всех домах и дворцах натянуты или просто висят большие занавеси шафранно- или апельсинно-желтого цвета. Они дают красивые, красочные пятна. Над водой на фасадах дворцов висят балконы с мраморными балюстрадами. Все это отражается, двоится в тихой, спокойной воде.

По каналам шныряют по всем направлениям гондолы — легкие, черные, с высокими металлическими носами, с уютными каютками. Проплывают служебные баркасы с овощами, с какой-нибудь кладью. Крыши дворцов украшены богатыми карнизами и усеяны высокими, кверху расширяющимися дымовыми трубами. Они четко, но мягко выделяются на полуденном небе.

Уже издали мы увидели мраморный и такой неожиданный мост Риальто. На нем и вокруг него толпилось много народу. Видимо, по оживлению это было центральное место города, где сосредоточена его жизнь. Оттуда мы пешком отправились домой по узким кривым улицам. Иногда улица была так узка, что двум встречным людям на ней трудно разминуться, а открытый зонтик спицами задевал обе ее стороны.

Трудно представить себе ту ненасытную жадность, с которой мы на все смотрели!

После позднего обеда, совсем утомленные, мы все-таки отправились на набережную Скьявони, в начале которой стоит Дворец дожей. Ее прорезают четыре канала, впадающие в море. Через них перекинуты изящные, из белого мрамора мосты. Они довольно высоки, настолько, чтобы гондолы с высокими носами и каютами могли беспрепятственно проходить под сводами мостов, но на них легко взбегать по широким и плоским ступеням.

Смотрели с первого мостика на закрытый Мост вздохов, который невдалеке высоко висит над этим же каналом и соединяет Дворец дожей с тюрьмой. Он служил прежде проходом для заключенных.

Народ толпился и гулял на этой набережной. На венецианках из народа большей частью были накинуты черные платки с длинной бахромой.

Все наслаждались теплом, тишиной вечера и видом уснувшего ласкового моря. Прямо впереди, за тихой полосой моря, виднелись здания Джудекки[347]. Налево еле мерещился далекий горизонт. Небо потемнело и едва заметной чертой отделялось от блестевшего моря. Появились первые звезды. Нам не хотелось уходить, и мы долго еще сидели на мраморных скамьях наружной колоннады Дворца дожей.

Следующий день мы начали очень рано, так что довольно долго пришлось ждать открытия галереи академии де Бель Арти[348].

Мы торопились. Обстоятельства так складывались, что Клавдия Петровна и я больше четырех дней в Венеции не могли оставаться. Пробыв так мало в Венеции, я могу только бегло и кратко рассказать о моих впечатлениях от произведений великих венецианских художников.

Картины многих из венецианских мастеров я уже видела и в Риме, и во Флоренции, и в Париже, и в нашем Эрмитаже. Казалось, знала их, но здесь, в Венеции, они выступают с такой полнотой и таким блеском, что кажется, видишь их впервые.

Великий Тициан поражает больше всех. Его искусство возвышенно, свободно, спокойно, точно выковано из прекрасного металла и дает низкие, богатые звуки. Его картины «Успение Божьей матери», «Введение во храм» и «Мадонна Пезаро» трактованы ясно, торжественно, величаво[349]. И во всем чувствуется трепет жизни. Кроме центральных, главных фигур, удивительно сделаны второстепенные персонажи и разные детали. Его картины нельзя быстро осмотреть. Мы много времени провели перед ними, рассматривая каждую фигуру, каждое лицо…

Здесь, в Венеции, я особенно ясно поняла