разойтись. Со смехом продолжая спор, все рассыпались в разные стороны, а мы побежали в наш любимый садик Колонна, который был недалеко.

Из нашего пребывания в Риме мы вынесли теплое чувство к итальянскому народу. Веселый, живой, он приветлив и благожелателен. Народ горяч, вспыльчив, но отходчив.

Еще я должна упомянуть о двух местах, где мы проводили много времени в работе, в созерцании и в наслаждении природой.

Садик Колонна был очаровательным местом. Вход только с разрешения, потому в нем никогда никто не бывал. Мы пользовались полным уединением. Это был небольшой сад, соединенный с дворцом фамилии Колонна висячим мостом. Под ним проходила улица. Он сбегал по крутому спуску Квиринала. Наверху сада, по краю обрыва, тянулась балюстрада с несколькими статуями, откуда открывался дивный вид на Рим. В саду было множество затей, но в миниатюрных размерах. Он мне напоминал Гофмана и его описания дворцов и парков маленьких владетельных немецких князьков. Налет таинственного, сентиментально-трогательного и чуть смешного.

Другое место, где мы любили бывать, — это садик Ризервато при вилле Боргезе. Он был закрыт для публики. Мы выпросили у сторожа разрешение приходить туда.

Этот садик был запущен. Дороги заросли травой. Деревья очень разрослись. Но статуи и разные скульптурные украшения сохранились. Стояли высокие гермы, а кругом косили сено. И так упоительно пахло! Мы много часов проводили здесь.

30 мая Бенуа уехали на берег моря, в Анцио, а я и Клавдия Петровна остались еще несколько дней в Риме. Я ожидала приезда Сергея Васильевича Лебедева и В[ладимира] Я[ковлевича] Курбатова. Они должны были передать мне от родителей деньги на возвращение домой.

Прожив в Риме в семье А.Н. Бенуа упоительно-беззаботно много недель, мы первое время после их отъезда чувствовали себя одинокими и заброшенными. Но я продолжала работать и в результате везла из Рима большое количество акварелей и рисунков[340]. В них я отразила ту дивную природу, которая окружала меня. Фонтаны, виллы, парки, архитектурные мотивы — все, чем я это время любовалась. Успешности работ способствовала чудная погода с сияющим солнцем на синем небе и близкая дружба такого художника, как А.Н. Бенуа.

Перед отъездом в Россию мы бегали по городу, прощаясь с нашими любимыми местами, со многим, что полюбили так глубоко и навсегда. Дни проходили за днями, а наши путешественники так и не приезжали. В городе становилось очень жарко. Был июнь месяц. В один из таких дней, 4 июня, ранним утром, мы отправились за город. Забрали наши рисовальные принадлежности и еду на целый день. На душе было весело, молодо. Улицы пустынны, и на многих лежали глубокие тени. Воздух легок и свеж. Из-за высоких каменных оград несся невыразимо приятный аромат роз, левкоя и хвои. С Пинчио прилетел прохладный ветерок. По улице дель Бабуино вышли на площадь дель Пополо. Какой контраст! Какой блеск!

Часть площади лежала в глубокой тени, другая тем ярче белела на солнце. Грани обелиска блестели острыми краями и резко чертили его на светлом небе. Четыре льва выбрасывали вверх фонтаны свежей, сверкающей воды. Спины львов, обтертые и отшлифованные детьми, которые круглый день играли и возились на них, сейчас отдыхали. Только на спине одного оборванный мальчугашка, обняв его за шею, крепко спал.

Восхищенные, мы остановились на площади и жадно воспринимали и блеск, и сверкание, тишину и шум воды. Жизнь казалась нам такой же светлой, как и свет кругом. Мы с радостным смехом торопились вперед. Вот пролет Порта дель Пополо, в нем мы увидели уходящую дорогу — Виа Фламиния (по ней ехал когда-то Гете).

Мы устремились по ней. По обеим сторонам — небольшие домики, огороды, сады, лачуги. Было очень рано, но понемногу появлялись встречные. Все больше крестьяне, ехавшие продавать на рынок продукты. Загорелые лица под широкополыми шляпами.

Румяные, черноглазые, чернобровые. Они очень живописны в деревенском платье и, сидя на ослах, нагруженных корзинами с висящими оттуда овощами, представляли очень красочную картину.

По дороге слабо, еще тяжелая от росы, подымалась пыль. Мы бодро шагали вперед. Вскоре показалась вилла папы Юлия III — цель нашего устремления.

Музей при вилле нас не привлекал. В нем мы бывали не раз. Только забежали посмотреть хорошо знакомый древний этрусский саркофаг[341], выразительный и трогательный, с двумя сидящими фигурами из красной глины. Муж и жена. Мы спешили на воздух, на очаровательные дворики, с солнцем, с фонтанами. Здание нам очень нравилось. Оно было выстроено Виньолой и носило характерные черты своей эпохи. Вилла была запущена, стены облупились, покрылись лишаями, ползучими растениями. И было в ней так уединенно и тихо.

По красивым лестницам мы спустились вниз на небольшую площадку. Пол был выложен каменными плитами. Плиты покосились. Между ними проросла трава. С одной стороны площадка примыкала к высокой стене виллы. В стене были ниши, между ними кариатиды. В нишах — запущенные, заросшие фонтанчики. В них только капала вода. Нежные водяные растения принимали на себя мягкий удар капель, и крошечные, совсем круглые листочки все время дрожали.

Эта площадка стеной, лестницами была как бы ограждена от всего мира и представляла уютное и уединенное место для работы и отдыха. Мы на ней обосновались и провели почти весь день. С упоением работали[342]. С экстазом, с жадностью, с самозабвением.

Приближался вечер. Солнце с площадки ушло. Потянуло сыростью. Все кругом потускнело.

Мы встали, разминая ноги. Надо собираться, надо уходить. И все чего-то жаль. Жаль прошедшего дня, потухшего солнца. Громче, внушительнее заговорили голоса прошлого, ушедших… Но нет, не надо! Скорее вперед, в жизнь!

Мы стряхиваем с себя откуда-то пришедшую печаль и бежим наверх. Музей давно закрыт. Сторож ушел. Выбираемся на дорогу и спешим в город, домой.

Рим тонет в золотисто-розовой мгле. Еще на куполе Св. Петра играет солнце. Вскоре оно и там гаснет. Город встречает нас суетой, пылью, шумом. Люди бегут, трамваи гремят. Нарядные экипажи тянутся с Пинчио. Мы полны еще пережитой тишиной, упоением сосредоточенной работы и молча спешим дойти до нашего дома.

Входная дверь, темное entreè. В нем две мужские фигуры устремляются нам навстречу.

Глядим!

Да ведь это наши путешественники!

Сережа и Владимир Яковлевич!

Я с восторгом кидаюсь им на шею. Они с трех часов дня все искали и дожидались нас. Я обрадовалась Сереженьке, но он меня огорчил своим утомленным и похудевшим видом.

Поднялись с гостями наверх и показали приготовленную им комнату. Они остались ею довольны. Потом пришли к нам, и баловница Адя смастерила ужин.

Сереженька,