она же еще утенок. Какой с нее навар? — возмутилась тетя.

— Ну, тогда свиньям. — Дядя торопился и начинал сердиться на то, что его заставляют думать о таких мелочах. — Заруби и свари.

— Я? — Тетя даже ахнула. — Что ты, Юра, я не могу! Боюсь. Заруби ты!

— Да некогда мне! — Дядя только что не подпрыгнул и направился к двери. — Это ж плевое дело! Чего тут не уметь?

Пробормотав еще что-то не совсем лестное про женскую трусость и слабость, он вышел и помчался к ждущей его машине.

— Ничего, — успокоила не то меня, не то себя тетя. — Вечером придет, отдохнет и зарубит после ужина.

Собравшись, она тоже отправилась на работу. Я же, поскольку дневная дойка уже закончилась, а до вечерней оставалось еще часа три, не меньше, сидела дома.

Днем, покормив боровов, я задержалась в загоне, кидая уткам картошку. Они собрались всем скопом у решетки и тянули клювы, а когда раздавленная картофелина падала на землю, кидались к ней, толкая друг друга. Длинноногие куры и тут поспевали первыми, и если кусок падал далеко, то какая-нибудь удачливая несушка успевала схватить его и бросалась бежать, преследуемая по пятам товарками. Иногда я нарочно кидала куски так, чтобы они доставались всем.

Случайно мой взгляд упал на уточку с перебитой спиной. Она лежала на том же месте, уже оставив попытки перевернуться на живот, и вытягивала шею, наблюдая за остальными. Ей, очевидно, тоже хотелось есть. Набрав полную горсть пшеницы из кормушки, я подошла к ней и опустилась рядом на землю, протягивая ей ладонь. Но уточка шарахнулась от меня с ужасом, словно предчувствовала скорый конец. Она действительно была обречена, но заставлять ее мучиться невесть сколько времени, пока дядя согласится ее убить?.. Он это сделает, убедившись, что, кроме него, некому, но…

Собственно, почему некому? А я?

Мысль эта пришла мне в голову до того неожиданно, что я даже остановилась на ступеньках. А ведь и правда! Лягушек я уже резала, как режут коров, наблюдала, дохлую крысу с изжеванной мордой из комнаты выкидывала, змей на руки брала, ужастики Стивена Кинга читала. Теперь осталось самой попробовать.

Это ведь очень просто, убеждала я себя, присев у окна и глядя на двор. Топор вон лежит, рядом колун для дров. Положить утку на полено, придерживая одной рукой, размахнуться и ударить по шее. Быстро и точно. Главное — не промахнуться.

Прикрыв глаза, я несколько раз мысленно проделала эту операцию — беру утку, кладу ее, поднимаю топор, размахиваюсь… Вроде все просто. Теперь главное — чтоб никто не увидел: убийца из меня никакая, и картинно, напоказ крушить головы направо и налево я не люблю и не умею.

Утка словно прочла что-то в моих глазах, когда я, сначала убедившись, что соседей на дворе нет, — а из окон не вдруг разглядишь, что там происходит в кустах, — вошла в загон. Она попыталась уползти прочь и жалобно закричала, когда я подхватила ее на руки. Этот крик едва не сбил весь мой кураж, и я чудом не выпустила птицу из рук.

Хорошо заплечных дел мастерам, ловко орудующим топорами в исторических фильмах! Да если бы знаменитый купец Калашников и Емелька Пугачев так сопротивлялись перед казнью, не говоря уж об остальных, профессия палача вымерла бы еще в пятнадцатом веке. Довольно скоро я поняла, что удерживать утку придется двумя руками — она сползала с колуна. А когда я подняла топор, то выяснилось, что помощник мне жизненно необходим, ибо орудие убийства оказалось страшно тяжелым. Но все-таки я с грехом пополам замахнулась и…

То ли все-таки палач из меня никакой, то ли топор оказался тупым, но с первого раза ничего не получилось. Утка только закрякала от боли в ушибленной шее, и я готова была уже бросить ее и оставить все как есть, но что-то меня удержало. Может, горячее желание доказать, что и я на что-то гожусь, может, проснулось второе «я» — холодное и безжалостное. Я оставила утку лежать и быстро, чтобы она не успела свалиться, подняла топор двумя руками…

Мне все-таки пришлось ударить и в третий раз, потому что топор действительно оказался тупым. Но наконец голова упала в траву, и я выпрямилась, опуская руки.

И первыми, кого я увидела, когда разогнулась, были наши соседи, которые с широко разинутыми ртами зачарованно наблюдали за мной. Их можно было понять — городская девчонка, месяц как приехавшая, совершает поступок, на который не всякий деревенский житель способен. Они что-то хотели мне сказать, но я повернулась и ушла в дом, даже не убрав утку.

Киллер из меня все-таки аховый, потому что до самой вечерней дойки я просидела дома, молча переживая случившееся, и вылетела из дома чуть ли не на полчаса раньше времени.

Вечером тетя встретила меня, глядя с каким-то странным интересом. Я же за несколько часов, проведенных на природе, успела вполне отдохнуть душой и телом и вновь была готова радоваться жизни.

— Скажи, Галя, как ты это смогла? — наконец не выдержала тетя. — Мне соседи сказали, что это ты зарубила утку.

К тому времени я уже оправилась настолько, что ответила с максимально возможной небрежностью:

— Да ну, какие пустяки! Топор вот только тупой был — мне пришлось бить два раза…

— Два? — изумилась тетя. — Я бы не смогла!

Потом она рассказывала об этом дяде, вернувшемуся с известием о том, что насчет сена он договорился и завтра можно будет забрать, соседям, которые не видели моего подвига, подругам на работе. Она удивлялась моему самообладанию, а что до меня, то я до сих пор не знаю, гордилась ли я совершенным поступком. Во всяком случае, когда на следующий день утку сварили для боровов, я не смогла заставить себя переложить еду из чана в ведро.

О сене дядя хлопотал не просто так — для полного счастья ему не хватало в хозяйстве только коровы, и он собирался завести ее в ближайшие дни.

До того молоко мы брали у соседей — в Ермиши аж три частных стада, не считая совхозного. Корова была у тети Маши, вообще у многих на нашей улице, и недостатка в молоке мы не испытывали. Но одно дело покупать его у кого-то, а совсем другое — иметь собственное. И вот долгожданный день настал.

Вернувшись однажды с работы, я увидела, что закуток, где раньше сидела наседка с цыплятами и который пустовал уже третий день, вычищен, сетка вокруг него поправлена, а у передней стенки стоят два небольших коренастых угольно-черных теленка с