– А все остальное потом, – усмехнулся полпред.

* * *

Следующим посетителем оказался вице-спикер Мухтар Мееркулов. Этот был куплен за совершеннейшую дешевку: семь миллионов федеральных долларов на Центр изучения истории Кавказа, тут же полпредом учрежденный и одобренный.

Вместе с Мееркуловым Панков тихонько выполз в коридор и был там немедленно окружен депутатами и чиновниками. По депутатам было видно, что они волновались. Как мы уже говорили, большая часть людей, находившихся в здании, пришла туда переделить два миллиарда федеральных долларов, и их очень обеспокоили слухи о том, что делить, может быть, будет и нечего.

Панков как можно суше повторил, что Москва готова договариваться и даже готова платить четыре миллиарда долларов вместо двух. Но президент Асланов остается на месте.

После беседы с депутатами Панков отлучился в туалет и там, выйдя из кабинки, напоролся на невысокого полноватого кумыка, того самого, которого он видел в первый день своей работы полпреда.

– Арсен Исалмагомедов, – напомнил ему кумык, – я буквально на минуточку, Владислав Авдеевич. Я по поводу мелиорации Бештойского района.

Как выяснилось, мелиорацией заведовал брат Исалмагомедова, но, так как деньги на мелиорацию делил лично президент Асланов, Бештойскому району ничего не перепадало, и он сидел совсем немелиорированный. Панков сказал, что в списке федеральных субсидий на будущий год будет отдельная строчка про Бештойский район, депутат обнял его мокрыми еще руками и удалился.

Эта история с Арсеном Исалмагомедовым Панкова удивила чрезвычайно, поскольку он знал, что Арсен воевал в Чечне, и, когда прошлой ночью Панков зашел в зал заседаний парламента, именно Исалмагомедов предложил «поставить на открытое голосование вопрос о независимости республики». Стало даже как-то грустно оттого, что независимость республики может быть приравнена к вопросу мелиорации Бештойского района.

После окончания разговора с Исалмагомедовым Панков тщательно вымыл руки и посмотрел на свое отражение. Оказалось, что за сутки он оброс бородой, как ваххабит или Абрамович, и у него почему-то начали бегать глаза. «Ты делаешь то, что тебе приказали в Кремле, – сказал себе Панков, – никто не имеет права диктовать свою волю России».

Панков вышел из туалета, прошел через кабинет спикера и пересек холл, ведущий к раскрытым дверям зала для заседаний, увенчанным метровым панно с двуглавым гербом. И тут сердце его как-то нехорошо подскочило. Панков резко обернулся.

В трех метрах от него, там, где начиналась мраморная лестница, стоял худощавый паренек и целился в него из «стечкина». Глаза паренька были абсолютно пусты, а лицо Панкову было знакомо по фотографиям из архива Контртеррористического штаба. Этот милый молодой человек погорел на том, что пытался сделать из своей невесты шахидку-смертницу. По его предложению они должны были отправиться в свадебное путешествие на грузовике, начиненном полутонной тротила. Девушка сдала его ФСБ, и, убегая, он грохнул двоих.

Парень улыбнулся и взвел курок. Видимо, он хотел поквитаться с начальником Штаба за разрушенное семейное счастье. В эту минуту на лестнице показался Ниязбек с охраной. Аварец положил пареньку на плечо руку и сказал:

– Это не тебе решать.

Парень подумал, чуть дернул ствол вверх и выстрелил в мраморное панно. Под ноги Панкову полетели крошки от российского орла, и Панков с грустью понял, что если бы он только что не был из туалета, то непременно бы наложил в штаны.

– Пошли, – сказал Ниязбек.

Это уже относилось к Панкову. Пальцы аварца сомкнулись на его запястье, как наручники.

* * *

Панков ожидал, что Ниязбек отведет его обратно в комнату отдыха. Еще он подсознательно думал, что Ниязбек его ударит. Но через несколько секунд он понял, что аварец вообще не думает о русском чиновнике: глаза Ниязбека смотрели в одну точку, и взгляд их показался Панкову совершенно безумным.

Ниязбек скорее взбежал, чем поднялся по лестнице, и через минуту Панков вошел за ним в широко распахнутые двери кабинета президента Асланова.

В кабинете было довольно много народа. Панков заметил Дауда, мэра Торби-калы и спикера парламента Хамида Абдулхамидова.

Посреди президентского кабинета на стуле сидел невысокий мужчина лет пятидесяти, с сутулыми плечами и ранней сединой в волосах. Что-то неестественно сломленное было в его позе, но, когда он поднял голову, лицо его при виде русоволосого человека в пиджаке вспыхнуло внезапной ненавистью. Впрочем, ненависть так же быстро прошла, как возникла, и мужчина сказал:

– Это он нашел моих родных, да?

– Твои родные погибли в Харон-Юрте? – спросил Панков.

Мужчина кивнул.

– Мать, – сказал он, – и жена. И сыновья. И отец. Все – Ахмедовы. Я – Рустам. А отец – Резван.

Панков молчал. Среди двадцати четырех погибших только два трупа было женских, и оба они были до сих пор не опознаны. Всего неопознанных было шесть; получалось, что из шести пятеро были из одной семьи.

– А почему их арестовали? – спросил Панков.

– Потому что это я убил Ибрагима Маликова, – ответил Рустам.

Когда Ниязбек вошел в кабинет, он по-прежнему продолжал держать Панкова за руку, и Владислав чуть не заорал от боли: ему показалось, что сжавшиеся пальцы Ниязбека раздавят ему запястье.

– Продолжай, – негромко приказал Джаватхан.

– Ты узнал меня вчера, – сказал Рустам, поворачиваясь к Джаватхану, – я ведь тоже воевал. Тогда все туда шли. В горах безработица, а там деньги. Это круто было. Я был в горах. Потом я был с Арсаевым. А потом мне надоело. Слишком много крови. Я вернулся домой. Я сказал Вахе: «Все, хватит, у меня жена. У меня дети, я их пять лет не видел. Я хочу жить, как жили предки». А пятнадцатого за мной пришли. Я успел бежать. Сидел на горе. Ночевал там.

А наутро ко мне пришла соседка и сказала, что мою семью забрали, и что это сделал Гамзат, и что если я не приду к нему, то он убьет их всех. Я пришел к Гамзату, он сказал мне, что, если я хочу увидеть своих родных, я должен убить Ибрагима Маликова.

– А почему бомба? – спросил Панков. Рустам вздохнул.

– Я… я ведь работал на железной дороге.

– А что, там вывешивали объявления про эту бомбу? Может быть, это был приказ по министерству, что под переездом лежит ФАБ-250? Или я что-то пропустил? – спросил Панков.

– Меня… нашли люди Вахи и просили выписать заявку на ремонт. Переезда.

– Двух переездов, – напомнил Панков.

Рустам кивнул:

– Двух переездов. Я понял, что они что-то затевают. Я ничего им не сказал, но я наблюдал. Я все видел. Они дети против меня. Я три года в горах был. А эти что? Им по восемнадцать лет. Я подумал, что лучше, чем эта бомба, мне ничего не найти. Потому что, если Ваха будет искать, кто его продал, он будет искать среди тех, кто закладывал бомбу.