что имеют превосходные перспективы победить на поле боя. Их агрессивный национализм не был порожден Версальским договором. Нацисты чувствовали себя обиженными не из-за мирного договора, а из-за жизненного пространства.

Версальский договор часто сравнивали с урегулированием, достигнутым в 1814–1815 гг. Выработанная в Вене система{111} на многие годы обеспечила европейцам мирную жизнь. Якобы великодушие, проявленное по отношению к побежденным французам, избавило французов от желания отомстить. Соответственно, делался вывод, если бы союзники обошлись с Германией столь же великодушно, то и они добились бы лучших результатов.

Полтора столетия назад Франция была самой могущественной державой на континенте. Численностью населения, богатством, цивилизацией и военной мощью она превосходила все другие народы. Если бы в те дни французы были националистами в современном нам смысле слова, они смогли бы установить свое господство в Европе и какое-то время его удерживать. Но французам революционного периода национализм был чужд. Правда, они были шовинистами, считая себя (возможно, с большим основанием, чем другие народы) украшением человечества. Они гордились новообретенной свободой и верили, что их долг помогать другим народам в борьбе с тиранией. Французы были шовинистами, патриотами и революционерами. Но они не были националистами. Они не горели жаждой завоеваний. Не французы начали войну – на них напали иностранные монархи. Они победили агрессоров. После этого честолюбивые генералы, и прежде всего Наполеон, толкнули французов к присоединению чужих территорий. Сначала французам это даже нравилось, но их настроение менялось по мере осознания того, что они истекают кровью ради Бонапарта и его семьи. После Ватерлоо страна вздохнула с облегчением. Теперь можно было не бояться за жизнь сыновей. Мало кто из французов жалел об утрате Рейнской области, Голландии или Италии. Ни один француз не печалился из-за того, что Жозеф перестал быть королем Испании, а Жером – Вестфалии{112}. Аустерлиц и Йена отошли в область исторических преданий; тщеславие граждан тешилось стихами, воспевавшими покойного императора и его битвы, но никто не мечтал покорить Европу.

Позднее события июня 1848 г. привлекли внимание к племяннику Наполеона{113}. Многие ожидали, что он будет решать внутренние проблемы в том же стиле, в каком его дядя обошелся с первой революцией. Нет сомнений, что своей популярностью третий Наполеон был целиком обязан славе своего дяди. Во Франции его никто не знал, и он никого не знал; он видел страну только через тюремную решетку и говорил по-французски с немецким акцентом. Он был всего лишь племянником, наследником славного имени, и только. Французы избрали его совсем не потому, что хотели воевать. Он привлек народ на свою сторону обещанием, что его правление принесет им мир. Империя означает мир, таким был лейтмотив его пропаганды. Севастополь и Сольферино{114} не прибавили ему популярности, скорее, наоборот. Виктор Гюго, воспевавший первого Наполеона, неизменно поносил его преемника.

Короче говоря, Венскому конгрессу удалось установить длительный мир, потому что Европа тогда была миролюбива и считала войну бедствием. Версальский конгресс был обречен на неудачу, потому что на дворе стояла эпоха агрессивного национализма.

Подлинной целью Версальского договора были его военные статьи. Демилитаризация Рейнской области и ограничение права немцев на перевооружение не наносили вреда Германии, потому что никто не собирался на нее нападать. Но они давали Франции и Великобритании возможность предотвратить новую немецкую агрессию, если бы эти страны действительно стремились к этому. Не вина договора, что страны-победительницы не попытались заставить побежденную Германию соблюдать его условия.

5. Экономическая депрессия

Причиной великой немецкой инфляции были разработанные катедер-социалистами доктрины кредитно-денежной политики. Политические и военные события не имели к ней никакого отношения. Автор данной книги предсказал ее в 1912 г. В 1917 г. это предсказание поддержал американский экономист Б. М. Андерсон{115}. Но большинство тех, кто в 1914–1923 гг. мог оказывать влияние на кредитно-денежную политику Германии, а также все журналисты, писатели и политики, имевшие дело с этими проблемами, пребывали в заблуждении, что увеличение количества банкнот не влияет на цены и обменный курс валюты. В росте цен они винили блокаду и спекулянтов, а в падении курса марки – неблагоприятный платежный баланс. Никто не ударил пальцем о палец, чтобы остановить инфляцию. Подобно всем инфляционистам, они хотели избавиться лишь от малоприятных, хотя и неизбежных последствий инфляции, т. е. от роста товарных цен. Непонимание экономических проблем заставило их прибегнуть к регулированию цен и валютным ограничениям. Они так и не смогли понять, почему все их старания не приносили никаких результатов. Инфляция не была проявлением Божьей воли и не являлась результатом Версальского договора. Ее вызвала реализация на практике тех же этатистских идей, которые породили национализм. Ответственность за инфляцию несут все политические партии Германии. Все они придерживались ошибочного мнения, что к обесценению валюты ведет не банковская кредитная экспансия, а неблагоприятный платежный баланс.

Инфляция разорила средние классы. Потерпевшие присоединились к Гитлеру. Но сделали они это не потому, что пострадали, а потому, что верили: нацизм им поможет. Человек идет к знахарю не потому, что страдает от расстройства желудка. Он идет к нему, потому что верит, что знахарь его исцелит. Если бы он думал иначе, то пошел бы к врачу. Германия переживала экономические трудности, но не этим объясняется успех нацистов. Свои патентованные методы предлагали и другие партии, например социал-демократы и коммунисты.

Начиная с 1929 г. Германия страдала от глубокой депрессии, но не сильнее, чем другие страны. Напротив. За годы депрессии цены на импортируемое в Германию сырье и продовольствие упали в большей степени, чем цены на экспортируемые ею промышленные товары.

Депрессия должна бы была привести к снижению ставок заработной платы. Но поскольку профсоюзы этого допустить не могли, выросла безработица. Социал-демократы и коммунисты надеялись, что рост безработицы их усилит. Но это сработало в пользу нацистов. Великая депрессия была международной. Но только в Германии она привела к победе партию, которая в качестве панацеи предлагала политику перевооружения и войны.

6. Нацизм и немецкие трудящиеся

Всех авторов, писавших о проблемах нацизма, ставит в тупик следующая загадка: миллионы немцев входили в партии социал-демократов, коммунистов и католического центра; они были членами профсоюзов, являвшихся коллективными членами этих партий. Как нацистам удалось преодолеть сопротивление такого множества противников и установить свой тоталитарный режим? Что, миллионы людей в одну ночь поменяли свое мировоззрение? Или они оказались трусами, которые дрогнули из-за страха перед штурмовиками и теперь ждут не дождутся дня избавления? А может, они являются искренними сторонниками нацистского режима?

В такой постановке проблемы кроется фундаментальная ошибка. Люди принимают как данность, что члены различных партийных клубов и