— Поможешь?

— Поможет тот, кто не ищет.

Ынбёль помрачнела, мечтая залезть в крепость из подушек.

— Хватит загадок. Хватит… о нём. Я задолбалась говорить о смерти.

— Зря. Она хорошая, если её ценить. Ты знаешь. Необъяснимое состояние именно перед ней. После неё — всё ещё смерть. Не жизнь.

— И что?

— Люби смерть.

Манок снова выпрямился. На Ынбёль больше не дышали гнилью.

— Я тебя не понимаю.

Стало неуютно, как в первые секунды в доме ведьм, — потому что существо, кажется, улыбнулось.

— Понимаешь.

Лапа, утыканная чужими перьями, медленно постучала по двери. Плач в той комнате затих.

— Иди.

— Ага… бро, — Ынбёль заторможенно покрутила ручку, — спасибо. Ты тоже иди, я не смотрю.

На языке остался кусочек мохнатой плесени. Ынбёль безразлично его выплюнула и зашла в спальню Перси и Лекси.

Холод. До костей. Вязаные игрушки закололи спицами и разорвали на части, а пряжу, стеклярус и бисер разбросали по щелям. Всё было в крови. Зеркало оказалось разбито, по плинтусам и штукатурке тянулись размазанные линии — будто из запястий. Кого-то мотало не по-детски. На кровати лежал дрожащий ком. Это Лекси, и она тихо плакала. Шоколад, не до конца съеденный, застыл на обёртке.

— Кровавенько, — заметила Ынбёль.

Ком зашевелился, скатываясь ближе к стенке. Пытался затаиться. Не хотел показываться.

— Уходи, — еле слышно попросила Лекси. Она неестественно слабая для той, что принесла дар духам. — Я чувствую, насколько ты разрушительно сильная. Мне страшно.

Ынбёль тут же подошла вплотную. Она не знала, что делать. Предложить суп со звёздочками той, что забила камнем её парня? Абсурд. Манок пародировал птиц, а ведьмы изображали людей — и все поглощали своих жертв. Одинаковые убийцы.

Из-под одеяла выскользнула рука. Она просвечивалась, была в язвах и мокрых бинтах.

— Почему так плохо? — рассеянно задумалась Ынбёль, начиная дрожать от холода. — Где Перси?

— Не знаю. Там, где что-то горит. Он ушёл, чтобы не обжечь меня.

— Ты вылезешь из одеял?

— Нет.

Лекси вслепую шарила рукой по постели, резалась о швейные ножницы и укалывалась иголками. Ынбёль перехватила ладонь. Осторожно сжала, задевая язвы. Услышала:

— Ты тоже думаешь о смерти?

— Каждый день. Как узнала о судьбе Эллиота.

— Прости. Я просто вспомнила… — она хрипло раскашлялась. — Вспомнила слова Перси, когда мы ещё были людьми. «Я сожгу то дерево, на котором ты однажды повесишься». Я тогда подумала — почему он решил, что сможет? А сейчас думаю — как он так угадал?

Надо же. Переизбыток энергии Эллиота повлёк суицидальные мысли. Ковен с самого начала преследовала смерть, и она не думала тормозить. Всю жизнь Ынбёль говорили, что она умрёт либо от любви, либо от раны, которую обычному человеку можно просто посыпать порошковым медикаментом и скрыть за использованным пластырем.

Неизменными были два слова. Ты умрёшь.

А она воскресла и убила свою любовь.

Лекси, вечно весёлая и солнечная, эту смерть умножала:

— Я же повешусь, если лишусь магии, Ынбёль. Я очень этого боюсь.

Вот о чём сказал Манок. Они никогда больше не будут живыми. У них не сгниют зубы, не отрастут и не поседеют волосы, не изменятся лица, — но они продолжат душевно болеть и быть при смерти. Конец магии знаменовал конец всего.

— Я сменю бинт, — вздохнула Ынбёль. — Ты не двигайся и спи.

— Я не сама резалась, — призналась Лекси. — Сама, но не сама. Понимаешь? Моя иллюзия. Она была такой реалистичной и неконтролируемой. Я так запуталась. Так запуталась. Даже не замечаю, как колдую. Перебор.

И она, задрожав сильнее, снова заплакала.

Ынбёль стала аккуратно отрывать бинты — они были окровавленными, тяжёлыми и легко снимались с кожи. Безумная ночь не заканчивалась. Эллиот был убит несколько часов назад, а для Ынбёль его не было уже целой вечности.

— Вторую, — потребовала Ынбёль.

Это запястье было ещё более страшным месивом, чем первое. Мазь Джеба была вдавлена в рубцы. Вдоль вены полыхала руна, которая обозначала «обманщица». Не великая иллюзионистка, а шарлатанка.

По Лекси это сильно ударило, потому что ту руку, которую Ынбёль уже подлечила, резала она самостоятельно — хотя говорила об обратном. Обманула, значит. Или правда запуталась.

— Спасибо, — прозвучало глухое из-под горки одеял. — Большое.

— Только не плачь, — попросила Ынбёль, прежде чем сказать: — Но я едва держусь, чтобы не сломать твою руку.

Нечестный и глупый, но непоколебимый порыв. Потому что это первая рука, нанёсшая повреждение, вбившая камень в череп Эллиота. Рука, что запомнилась так чётко, как не нужно.

Лекси не попыталась вырваться. Спрятаться, убежать или начать драться. Просто замерла и наверняка зажмурилась.

— Доброй ночи, — с трудом сказала Ынбёль, собрала свечки и вышла в коридор.

Закрывая дверь, она услышала, как Лекси расплакалась ещё ярче.

Эш впервые накрыл все зеркала покрывалами. Он избегал стёкол, бутылок, в которых отражались любопытные глаза, ложек и даже взглядов других ведьм. Джебедайя затерялся во дворе, потом ушёл к деревьям и топям.

Ынбёль шаталась по дому и случайно нашла Криса, зарытого в лекарственные растения. Его голову частично опутал плющ, а тела вовсе не было видно. Пришлось вытащить ростки из зеленоватых век и оставить спать.

Нестабильность продолжалась утром.

Ынбёль не удивится, если обнаружит одну из ведьм мёртвой.

Она читала чердачный дневник, когда на кухню выполз Перси. Буквально — тот шёл почти по стенке, держась за засушенные букеты, тумбы, столешницу. Прозрачный, изломанный, тащивший за собой одеяло в цветочек и облако гари. Только щёки были цветные.

— Ну что, — заботливо спросила Ынбёль, не поднимая глаз от записей Эйприл, — выпьем по кофейку и пойдём в школу?

— Я пойду спать, а ты к чёрту, — Перси с грохотом завалился на холодильник. Попытался отдышаться, не смог, достал пакет льда. Нехорошо. Он не справлялся с температурой. — Видишь же, что мне плохо.

Перси приложил лёд к животу. Замер, разглядывая недрогнувшую Ынбёль. Выдавил сквозь тошноту:

— О чём читаешь?

— Хочу узнать, почему всех мотает. Гнев духов или излишняя благодарность?

— Благодарность, — уверенно кивнул Перси, сразу же бледнея. — Но мы недостаточно сильные, чтобы выдержать её достойно. Когда Крис пробудится от своего сна, то начнёт убиваться. Станет ещё злее.

Ынбёль задумчиво закрыла дневник Эйприл на безупречно ровных строчках: «…под кроватью вечно кто-то шуршит. Я думала, что мыши, а оказалось — коридор. Существа из коридора редко говорят свои имена. Это не назвалось. Обычно оно молчит, копошится под половицами, разбрасывает перья и изображает птиц. Я забросила под кровать флакончик парфюма, но ночью его вылили мне на волосы. Обиделись».

— Значит, такое уже случалось, — дошло до Ынбёль. — Знакомые жертвы.

— Наверняка, — Перси примерялся к морозильнику, но понимал, что не поместится без сломанных костей. — Может,