будто массируя, а второй рукой ухитрялся ласкать влажный клитор и одновременно двигать пальцами внутри Ынбёль.

— Хочешь пойти дальше? — спросил Эллиот.

— Я не… Я не знаю.

— Хорошо, — кивнул парень. — Тогда я сделаю кое-что, а ты скажи, если это будет слишком.

Он надавил на её колено, заставляя снова перевернуться на спину, а затем подтолкнул ей под поясницу подушку и… О боги.

— Эллиот! — воскликнула Ынбёль, чувствуя, как вместо пальцев промежность ласкает уже его язык. Он обхватил губами клитор, лизнул его и быстро проник языком глубже, а затем повторил, снова и снова.

Это было слишком. Очень даже слишком, но это… Было хорошо. Ынбёль всё чувствовала, всё слышала и не могла осознать, что это правда с ней происходит, что ей может быть так хорошо от столь стесняющих действий.

Ынбёль больше не ощущала матраса под собой. Все эмоции были сосредоточены там, где Эллиот целовал её, остальное казалось каким-то ненастоящим. Перед глазами плясали цветные пятна. Пальцы то ли немели, то ли больше не ощущали мягкого ворса пледа. Она дышала на автомате, не отдавая себе отчёт в том, что дышит глубоко и тяжело.

А Эллиот подтянул её ближе и закинул её ноги себе за спину.

Он был слишком близко. Слишком интимно. Он был внутри и, хотя Ынбёль знала, что он не пошёл и не пойдёт до конца, этого хватило, чтобы…

— Эллиот, — сказала — и всё кончилось. Ынбёль задохнулась в ощущениях, хватаясь за Эллиота обеими руками. Тело пронзила острая, почти скальпельная дрожь. Все мышцы остекленели. Всего за мгновение Эллиот успел чуть отстраниться, чтобы взглянуть на лицо Ынбёль.

Между бёдер стало очень мокро. Ынбёль наконец свела ноги и снова перевернулась набок. Эллиот лёг рядом, подложив под голову локоть.

— Я тебя люблю, — сказал он так, словно его заставили вывернуть карманы. Мол, смотри, это всё. Ничего не осталось. Никаких секретов в заначках. Хотелось бы Ынбёль тоже быть настолько искренней.

— Офигеть, — выдохнула Ынбёль.

— Ага, — подтвердил Эллиот. — Ты многое упустила.

— Ни о чём не жалею, — она улыбнулась и спрятала лицо в чужой футболке. — Можно тебя поцеловать?

— Ну… Да? Сейчас?

Ынбёль вместо ответа ткнулась губами в губы. Вкус предсказуемо был другим, но это ничуть её не смутило. Не после того, что для неё сделал Эллиот.

— Я дам тебе салфетки. Извини, но мне в душ нужно первым.

— Ты тоже…

— Ещё нет. Именно поэтому мне и нужно.

Ынбёль как-то резко оробела и отодвинулась, позволяя Эллиоту встать. Тот своего возбуждённого состояния не скрывал, но и не пытался на что-то намекнуть. Он положил на подушку пачку салфеток и выскользнул в коридор.

Ынбёль резко села, оглядывая себя. Изменилась она, конечно, мало: не считая бёдер, даже не слишком запачкалась. Вокруг слабо пахло цитрусами.

Выходит, не так уж это и грязно, как об этом говорила мама.

Без Эллиота стало немного пусто и одиноко. Не хотелось в такой момент оставаться одной, но Ынбёль понимала, почему Эллиот ушёл.

Озарение выпотрошило её так резко, что она не заметила, как поднялась на ноги. Как тихо выглянула в коридор. В ванной шумела вода. Внизу играло радио, настроенное на мистическую волну. Ынбёль одёрнула толстовку на голых бёдрах, на цыпочках проскользнула к ванной и повернула ручку. Не заперто.

Она вошла в клубок пара и прикрыла за собой дверь. Эллиот не мог её видеть, но наверняка ощутил холодок. Будто из коридора, потому что вряд ли он мог подумать, что это ведьмин атрибут — промёрзлая энергия духа. Эллиот чуть повернул голову. Волосы облепили его череп. Такой… утончённый. Ынбёль, давясь паникой от плохих мыслей, быстро вылезла из своей одежды и уверенно шагнула к душевой кабине.

— Не стоит, — сказал Эллиот. — Я не хочу тебя пугать.

— У тебя их два?

— Я серьёзно.

Ынбёль глубоко вдохнула и открыла дверцу душевой.

— Я ничего не умею, — сказала она. — Но я хочу быть рядом. Так долго, как только смогу.

— Ынбёль.

— И ты не закрыл дверь. Не просто так же.

Теперь уже Эллиот вздохнул и наконец обернулся.

— Поймала, — признался он и за плечи утянул Ынбёль в кабинку, ставя её так, чтобы вода лилась между их телами.

— Я совсем ничего не боюсь, когда с тобой.

Он взглянул на её теперь уже абсолютно голое тело. Прикусил нижнюю губу.

Эллиот выглядел нерешительно. Обхватывая собственный член рукой, он поначалу старался — как трогательно он старался, — не смотреть на Ынбёль, но дыхание выдавало его с потрохами. И неловкость исчезла. Невинность стекала по стенкам кабинки, вспенивалась с водой. В конце концов, Эллиот схватил Ынбёль за мягкое запястье, вгляделся в лицо. Среди цветастых баночек, раскрученных крышек, полуразложившихся этикеток он казался лихорадкой. Алхимией. Жизнью. Ынбёль смотрела на него в ответ, приоткрыв рот от восхищения.

— Ты такой красивый, — прошептала она. Эллиот сильнее запрокинул голову. — Самый красивый.

И она положила руку Эллиота на бедро, нежно поглаживая кожу. Было так чудесно, так чертовски честно и близко. Под рёбрами кровоточили съеденные души, магия копошилась в венах, как бацилла, амулетное сердце колотилось, а Ынбёль всё равно чувствовала себя настоящим человеком. Ощущала себя — собой. Ощущала себя — чей-то. Потом Эллиота встряхнуло. Ынбёль мгновенно испугалась, решив, что случайно сколдовала разряд, но успокоилась, улыбнулась и позволила завалиться на себя.

— Не могу отдышаться…

— И не нужно, — рассмеялась Ынбёль. — Принести Млечный Путь?

— Да.

Он понял. Он сразу понял, о чём речь. Сбивая всё на своём пути, Ынбёль добралась до комнаты, подхватил плед, вернулась, накинул звёзды на Эллиота, влезла в руки. Те дрожали.

— …тебе хорошо? — глухо спросил Эллиот.

— …больно, — случайно призналась Ынбёль. Зарылась пальцами в мокрые волосы, прижалась, прилипла, въелась, практически вросла. — Хорошо. Очень. Слишком.

Эллиот вздохнул, погладил её по голове.

Так они и сидели, укрытые галактическим пледом: иконка со статуэткой.

Но время шло. Зловещий час приближался.

Дом ведьм очаровательно пылал издалека. Большинство окон всё время были укрыты шторами: так не видно тех, кто там ползает и паранормально вопит. Будки и миски были расставлены специально для бродячих животных — некоторые звери умирали прямо на ведьмином пороге и шли на эксперименты. Одни, воскрешённые, потом убегали. Другие, пущенные на ингредиенты, разлагались в грядках. Их призраки ластились к Верховному и воровали конфеты, которые жадные ведьмы прятали в обоях.

Ынбёль видела дом издалека и любила его за шум, за суетливость, за необычность — и за то, что он, по сути, всё равно оставался одним большим тайником. Ужасы в вечном бесконечном.

Ынбёль думала прошмыгнуть внутрь через лавку, но услышала в саду какое-то