– А колхозные, – откликнулся Пал Палыч. – У нас в Гускино колхоз по сю пору живой. И стадо, и техника, и поля – всё есть. Прядседатель дельный – Коля. С им вот какой случай вышел. Его в августе колхозная корова покатала – завалила и давай рогами возить. Рябро сломала. А после выяснилось – рябро воткнувши в лёгкое. Вызвали скорую, отправили в Пушгоры – у нас в Новоржеве, в больнице, нет хирургии. В Пушгорах, значит, ляжит. – Пал Палыч придвинулся вперёд, ухватившись рукой за спинку водительского сиденья. – Сам мне рассказывал: день ляжу – никто ня подошёл, ни медсястра, ни врач. Второй день ляжу – опять никто ня подошёл. А лучше-то ня становится. На третий день врач приходит: ну, что будем делать? А он, Коля, уже приготовил пятитысячную и ему – ать – в руку. Тот сразу: так, отправляем в Псков, в областную. Там только, посмотрев, и сказали, что рябро воткнувши в лёгкое. – Пал Палыч скорбно вздохнул. – Это ж сколько надо здоровья иметь, чтобы этак лечиться…

Когда подкатили к дому, время было уже не раннее – двенадцатый час. У Нины к приезду мужа и гостей на плите уже скворчала яичница и выпускала из-под крышки латки струйки пара тушёная картошка со свининой. На столе – сало, колбаса, соленья и маринады. Тут же – трёхлитровая банка закатанного по весне берёзового сока, куда хозяйка добавляла щепоть лимонной кислоты и бросала веточку смородины с ароматными почками.

– Всей добычи? – удивилась Нина на селезня. – Ну опардонились, охотнички!

Завтракали обстоятельно – проголодались. Пал Палыч балагурил, Пётр Алексеевич и Цукатов внимали, хлопочущая во дворе и в доме по хозяйству Нина то и дело появлялась в дверях кухни – стояла тихо, прислонясь к косяку, слушала.

– Там столько озёр, а техники нет, ня проехать, – переходил к описанию окрестностей Пал Палыч, стоило жене показаться в дверном проёме. – Это туда, на Лобно. – Вытянутая рука указывала предположительно в сторону Бежаницкой возвышенности. – Озеро за озером – вся зямля в яминах. Гора, а в ямине озеро, гора – опять озеро. – Ладонь хозяина чертила в воздухе волну. – Красиво. И всё заросши бурьяном и кустам – интяресное место. Жаль, нет такой машины, чтоб вроде вяздехода, а то бы показал. Я там ходил с товарищем – он оттуда родом, всё знает – мне нравилось. И наплевать на мясо, на рыбу или на бобров – мне этого вообще ня надо. Мне само место… Запомнилось.

Как только Нина отходила от дверей, Пал Палыч заводил другую песню:

– Так в жизни заведёно, что женщины всё ставят на одну карту. И маются – на ту, аль нет… А ну как карта ня сыграет? Ня той масти окажется, ня козырная. Где же козы́рных на всех найдёшь? Понимаете? Им есть за что болеть душой. – Пал Палыч откусывал кусок от ломтя хлеба с колбасой и, вытягивая губы, прихлёбывал из блюдца горячий чай – как здесь говорили «сёркал». – Но молча тярпеть они ня любят – ня у всех хватает гордости. И начинается вот это самое – «нам надо поговорить» и всё такое. А я ня возражаю: надо – говори. Раз без того тябе никак – без выяснений этих, без слёз, без ссоры, без скандала. Она кричит: «Скотина! Всю мою молодость сгубил!» Это к примеру – про скотину, – пояснял Пал Палыч. – По-разному называют – кто как. А что такого, интяресно, ты можешь с её молодостью сделать? Но спрашивать няльзя. Ни в коем случае! Спросил – пропал. Без препирательств надо. Пусть голосит одна – скорее заморится…

Пётр Алексеевич думал: «Надо же, а я, дубина, препираюсь». Однажды в похожей ситуации он даже в сердцах назвал Полину овцой. Зря – не стоило. В ответ она принялась доказывать свою умственную состоятельность путём такой головокружительной истерики, что в доме были подчистую истрачены все носовые платки и салфетки. Её утешение стоило Петру Алексеевичу впоследствии многих мелких унижений.

После завтрака Цукатов ощипал и выпотрошил селезня, а внутренности заспиртовал в научных целях. Потом все втроём отправились к Оршанке – Пётр Алексеевич плохо знал края (совсем не знал), где находились деревня Болоково и мост, на котором ему предстояло встречать профессора, поэтому, чтобы гость не заплу-тал на лесных дорогах (большую часть из них не видел ни один навигатор), Пал Палыч сел в машину проводником.

День – нежданно для конца октября – выдался ясный и безветренный, солнце грело не по сезону, словно невзначай вернулось бабье лето, да и небо отдавало какой-то вовсе не осенней, а летней синевой, глубину которой оттеняли белые помпоны облаков. Не доезжая до Мештока – рукой подать от Новоржева, – остановились у моста, надули лодку и спустили на воду. Брос устроился на корме в ногах хозяина, Цукатов положил на колени ружьё и взялся за вёсла. Два местных рыбака, в комичной симметрии застывшие с удочками по разным берегам Оршанки, бесстрастно наблюдали за происходящим.

Профессор отчалил и не спеша повёл резинку кормой вперёд вниз по течению. Пётр Алексеевич сел за руль цукатовской «сузучки», Пал Палыч устроился рядом на пассажирском сиденье.

– Давайте впярёд, Пётр Ляксеич, – скомандовал Пал Палыч. – За Мештоком скажу, где свернуть.

Миновали деревню с расположившейся в ней лесопилкой, обставленной штабелями белых досок, и вскоре съехали на грунтовый отворот. Лес был красивый, медноствольный, боровой, и в этом игольчатом, выстеленном мхами и белым ягелем пригожестве случилось небывалое – перепутал теснимые подступающими кустами и молодыми соснами дороги и сбился с пути непогрешимый Пал Палыч. Но ничего – быстро сообразил и исправил промах, так что кружили и блуждали по усыпанным хвоей просёлкам не долго.

Переехав старый, советских времён бетонный мост, встали на краю грунтовки. Забор последнего участка в Болоково выходил к реке и метров на двадцать тянулся вдоль берега, очерчивая хозяйские владения. Противоположный берег густо зарос лозой, но ниже, прямо за мостом, располагался удобный спуск к воде – там можно было причалить и вытащить лодку.

Пал Палыч и Пётр Алексеевич вышли на мост и склонились к бегущей воде, положив локти на железные перила. Оршанка в этом месте была неглубока; прямо под ними со дна торчал валун, и вода хлопотливо журчала, налетая на камень и завиваясь вьюнами. В чуть коричневатой речной струе на фоне песчаного дна грациозно змеились косы водорослей и ходили стайки мальков, время от времени распугиваемые проплывающей крупной рыбой.

– Вон густера пошла. – Пал Палыч указал на двух внушительных рыбин с тёмными спинами, возникших в просвете