Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Анжела уснула. Её разбудил шум фена. Поднялась, закрутила в жгут растрепавшиеся волосы и вышла из комнаты, пытаясь разглядеть на наручных часах время. Семь утра. Куда в такую рань собралась Оля?
– Доброе утро!
Она заглянула в ванную. Дочь сушила волосы. Одета в джинсы и белый пушистый свитер.
– Уходишь?
– Угу.
Фен перестал шуметь. Ольга аккуратно убрала его на полку и ушла на кухню, обдав Анжелу лёгким ароматом сирени.
– Ещё так рано.
– Нормально.
– Нормально для чего?
Анжела почувствовала неладное. Она пошла вслед за дочерью, потягиваясь и зевая. Ольга грохнула на плиту чайник и полезла в холодильник за сыром.
– Так куда ты уходишь?
– Это важно?
Анжела нахмурилась:
– Что за тон, Оль?
– Нормальный!
Она вызывающе обернулась к матери, широко улыбнулась. Поставила на стол маслёнку, сыр и захлопнула холодильник. Не хотела показывать, что в груди шевелилось предчувствие, неясное и плотное.
– Я переезжаю к Сергею.
– Что? Когда вы решили?
– Мне всё надоело!
Анжела присела за стол. Она не рассердилась. Ей было невдомёк, что задумала дочь. Но переезд к Сергею? Это из рода фантастики.
– Он заедет за тобой?
Неловкая пауза.
– Оля!
– Конечно, заедет!
– Ты выходишь за него замуж?
– Что за глупость, мам! Вот уж не собираюсь выходить замуж, особенно за него.
– Странно.
– Ничего странного. Ты никогда не понимала наших отношений.
– Они не выглядели серьёзными, – осторожно заметила Анжела.
– Ты ошибаешься! Ты всегда ошибаешься!
Голос Ольги нервный, истеричный. Глаза красные, будто она всю ночь не спала.
– Мне давно надо было переехать! Убраться отсюда! Чтобы не видеть ничего! Не слышать!
– Не понимаю, о чём ты говоришь. Успокойся, присядь!
Но Ольга не хотела успокаиваться. Она размахивала руками, вращала глазами, пытаясь разозлить себя ещё больше.
– Не понимаешь, о чём я говорю! Ты как статуя, мам! Как статуя из камня! Или из железа, не знаю, что точнее. Я думала, ты ударишь его! Выгонишь!
– Ты говоришь об отце?
– Конечно!
– Зачем мне его прогонять? Он мой бывший муж, твой отец. Если тебе не нравится то, что он говорит, надо всё – равно стараться выслушать его. Он имеет право высказывать своё мнение.
– Отец невыносим! У него нет своего мнения! Я не могу его видеть! Не могу переносить!
– Так в чём дело? Не ходи к ним.
Ольга вспыхнула, пытаясь сообразить, а знает ли мама о том, что она заходила к Наталье просто поболтать пару раз? Во взгляде Анжелы не было ничего. Лицо помятое после сна, морщины вокруг глаз, уголки губ опущены. Но взгляд острый, пронизывающий до костей. На этот раз внезапного смущения не будет. Ольга знает, что делать.
– Я и не хожу.
– Правда?
– О чём ты? Конечно, не хожу! Ну была пару раз, чтобы поддержать Наталью! С ней бессовестно поступили!
– Ты так думаешь?
– А ты так не думаешь?
Возмущение на лице Ольги переросло в осуждение. Голос зазвучал властно:
– Мам, я понимаю, что ты ненавидишь её из-за папы. Но нельзя так! Нельзя! Уже столько воды утекло. Необходимо забыть и двигаться дальше!
Она надеялась, что мать прервёт её в гневе и не придётся заканчивать. Но Анжела молчала, внимательно слушая. Казалось, она даже не обиделась.
– И вот… значит! Она тоже человек! У неё погиб сын, ей необходимо сочувствие! Понимаешь? Но где тебе понять?! Ты только своих больных понимаешь, потому что это твоя работа. А тут просто человека! Просто человека понять не можешь! Ходишь к этой Ундюгерь! Ну ходи, дело твоё. Я-то тут при чём?.. А она подлая! Подлая, мам! Так поступить с Женькой! Конечно, я понимаю, что Зиночка не права. Но Ундюгерь не лучше!
Слёзы, зародившиеся внутри, прорвались, выступив на ресницах. Ольга быстро заморгала, боясь, как бы не размазалась тушь. Она не отдавала отчёта в своих словах, но ей хотелось выплеснуть на мать обиду, чтобы стать понятной для неё.
– Оль, ты слышала, что сказал папа?
Голос у Анжелы спокойный, но глаза выдают волнение:
– Что именно я должна была слышать?
– Ундюгерь изнасиловали.
– Я в это не верю. Такого просто не может быть. Она сама туда поехала! Её никто не заставлял!
Но Анжела больше не слушала её. Она знала, что ничего не может сделать, ничего нельзя изменить, у дочери есть своя правда, возможно основанная на обиде или непонимании. Голос зазвучал сухо, неприятно, как у старухи:
– Твоё дело верить или не верить! С Ундюгерь произошло несчастье. И Женя её поддержал. Он от неё не отказался! И ушёл от неё лишь по недоразумению, потому что многого не знал.
– Неправда!
– Ты же сама затеяла это, Оль! А теперь не хочешь смотреть правде в глаза?
– Какой правде? – рыдала Ольга, больше не заботясь о туше и ресницах.
– Ты разговаривала с Соней. Разговаривала с Дьяковым. Неужели у тебя не сложилось мнения о семье Жени, о его жене Ундюгерь и его сыне Антоне? Разве они плохо жили?
– Он не понимал ничего! Ничего не понимал!
– Послушай! – Анжела начала закипать, как чайник. – Они прожили вместе много лет! И ещё прожили бы в два раза больше! Если бы… эти не раскопали правду о том несчастье с Ундюгерь и не вывалили это на мальчишку, который не знал, что с этим делать! Я не стану сейчас строить предположения, какого чёрта им пришло в голову, не стану! Из-за квартиры, в которую Женя много вложил средств, или просто от глупости. Но мне ясно одно, они виновны в том, что парень погиб. И твой отец виновен! Потому что он знал и молчал. Он мог бы предупредить Женю.
– Наталья ничего не знала, клянусь тебе!
– Тогда почему они сейчас пытаются выселить Ундюгерь из её квартиры?
– Возможно, желание отомстить за Женю.
– Кто им дал право мстить? Какого чёрта они вообще строят на этот счёт планы?
– Ундюгерь заморочила тебе голову, мам! Ты ничего не понимаешь!
– Она не может заморочить голову, – вдруг сразу успокоилась Анжела. Она даже улыбнулась, но улыбка получилась грустной, сквозь слёзы. – Девочка слишком несчастна. Одинока и больна. Она просто пытается выжить. Одна пытается!
Тихо тикали часы. Ольга пошла в ванную, чтобы умыться. Затем она вернулась и присела рядом с матерью. Они заварили чай и открыли коробку конфет, которую Ольге подарили на работе.
– Я