— Хватит, Крёнер! — Петер Штих заговорил грубо. — Он бы сюда много лет назад заявился, если бы подозревал, что мы здесь. Он об этом не знает. Нас теперь зовут по-другому. Не забывай, время не стоит на месте. Есть огромная разница между красноглазым пациентом, которого он видел в госпитале, и стариком Германом Мюллером с белой бородой. Но его, само собой, надо убрать. А теперь успокойся и позвони Петре Вагнер, а я пока найду Хорста Ланкау.

Наконец добравшийся до квартиры на Луизенштрассе Ланкау пребывал в бешенстве. Одет он был странно. Свитер на нем сидел криво, как будто на плече все еще болталась сумка для гольфа. Он даже не поздоровался.

— Вам что, непонятно? — рявкнул он.

Крёнер нервно на него посмотрел. Широколицый весь побурел. В последние годы он сильно поправился, из-за чего подскакивало давление. Взяв у него пальто, Андреа Штих скрылась в коридоре. В большой квартире ярко горел свет, хотя солнце стояло высоко. Старик погладил бороду и любезно указал ему в сторону дивана в углу, где уже сидел Крёнер.

— Черт возьми, я по субботам в гольф играю! Фрайбургский гольф-клуб — мое убежище! А обедаю я всегда в «Коломби» со своим партнером, между девятой и десятой лункой, так?

Ланкау не ждал ответа.

— Даже когда рожала моя старшая дочь, я и то не хотел, чтобы меня беспокоили. И вы это, черт побери, знаете! Какого хрена вы меня сегодня дернули?

Он рухнул на сиденье.

— Побыстрее, пожалуйста! — рявкнул он.

— Успокойся, Хорст, у нас интересные новости.

Прокашлявшись пару раз, Петер Штих посвятил в ситуацию широколицего холерика. Сидящий напротив него крепкий мужчина побледнел на глазах. Лишился дара речи. Сложив руки, он наклонился вперед. Силы у него по-прежнему есть.

— Вот видишь, Хорст! Хочешь сберечь свое убежище на дорожке для гольфа — ну или любое другое убежище, — придется позвонить партнеру по гольфу и сказать, чтобы он в оставшиеся девять лунок мячик сам забивал. Скажи, к тебе в гости вдруг старые приятели нагрянули, ага?

Старик снова закашлялся, а не засмеялся.

— Все прочие дела мы пока откладываем в сторону, — сказал Крёнер, пытаясь не замечать недовольный взгляд Ланкау. За долгие годы между ними выстроилась субординация. — Пока все не кончится, предлагаю нашим семьям на пару дней уехать.

Ланкау нахмурил брови, почти совсем закрывая больной глаз. При последней встрече Арно фон дер Лейен оставил ему сувенир на память.

— Думаешь, этот козел знает, где мы живем?

Он повернулся к Крёнеру, выпятив нижнюю губу. Крёнер точно знал: Ланкау больше боится за имущество, чем за свою семью. Как бы то ни было, результат есть. Ланкау стал слушать.

— Я уверен, что Арно фон дер Лейен хорошо подготовился, а прямо сейчас намерен сделать последний ход. Штих со мной не согласен: он в совпадения верит.

— Я не знаю, что мне делать. Как вы поступите со своими семьями, ваше дело. Только будьте аккуратнее. А вообще, я не думаю, что заставлю Андреа хоть с места сдвинуться, — так ведь, Андреа?

Маленькая фигурка молча замотала головой и поставила чашку на стол. Крёнер оглядел ее. Приложение к собственному мужу. В его глазах — человек несамостоятельный, но грубый и жесткий. В отличие от нынешней жены Крёнера — сама невинность, — Андреа Штих много чего повидала. Долгая жизнь с мужем сделала ее нечувствительной к тревогам и боли. Жена коменданта концлагеря не хранит в душе наивность. Если у ее мужа есть враг, надо его уничтожить — все очень просто. Вопросов она не задавала. Это все мужские дела. А она позаботится о доме и самой себе. Но в это дело Крёнер свою семью впутывать не может. Не может и не станет. Ланкау поворчал и подвинулся.

— А теперь мне надо его убрать! Это вы мне хотите сказать? Да, с радостью. Я этого много лет ждал. Но нельзя было выбрать место получше, чем Шлоссберг?

— Не переживай, Ланкау. Место отличное. В три часа школьники оттуда уйдут. В такое время в сентябре у колоннады ни души не будет. Сможешь спокойно отомстить.

Старик опять засмеялся и обмакнул печенье в кофе. Субботняя радость, которая его врачу не понравится. Крёнер все это по своему сыну знал. Диабетики часто не слушаются.

— А пока, Вильфрид, отправь обе ваши семьи куда-нибудь на выходные. Предлагаю встретиться в «Даттлере» в пять часов, когда все кончится. От трупа вместе избавимся. Эту проблемку я решу. Но пока что нам делать нечего. А для тебя, Вильфрид, есть еще одно срочное дельце.

Крёнер рассеянно на него посмотрел. Он на минуту отвлекся, раздумывая, что сказать жене. Она начнет задавать вопросы. Петер Штих накрыл его руку своей:

— Прежде чем что-то делать, Вильфрид, навести Эриха Блуменфельда.

Радость и тоска, напряжение и облегчение, страх и смелость — на Брайана непрерывно накатывались совершенно противоположные чувства. Сначала он задыхается и жмурится — и вот уже, открыв рот, дышит полной грудью.

От слез расплывались контуры предметов.

Джеймс не справился. Он не удивлялся — скорее жаловался.

Не ослабевало ощущение, что он совершил предательство.

— Ты могилу видел? — спросил по телефону Уэллес.

Брайан даже мог представить его недоверчивый взгляд.

— Еще нет.

— Но ты знаешь, что он умер?

— Да, так медсестра сказала.

— Но ты же еще не видел могилу! Я доработаю выходные, как мы договаривались?

— Поступай как знаешь, Кит. Думаю, мы своей цели достигли.

— Ты думаешь. — Кит Уэллес подчеркнул оговорку Брайана. — Ты не уверен?

Брайан вздохнул:

— Уверен? — Он потер затылок. — Да, вполне. Я тебе сообщу, когда что-то узнаю.

На Брайана недовольно поглядывали официантки. Телефон-автомат перекрывал им путь из кухни в зал. Все они кивками показывали на объявление на стене: Брайан его не понимал, но предположил, что оно перенаправляет посетителей к телефонам-автоматам на первом этаже универмага. Брайан пожимал плечами всякий раз, когда они, качая головой, протискивались мимо с полными подносами. У него уже третий звонок. Или, вернее сказать, попытка.

Позвонив несколько раз, он был вынужден признать, что дома, в Кентербери, он Лорин не застанет. Судя по всему, она поехала к Бриджет в Кардифф.

Следующий разговор — с Мюнхеном. В Олимпийской деревне его не искали. Разговор вышел короткий. Говорили только о победе в женском пятиборье. Вероятно, все заслонил триумф. Мэри Питерс волшебным образом всего на один балл преодолела рубеж в 4800 очков. Сенсация. Мировой рекорд. Несмотря на возникающие в ходе беседы паузы, ни одна из сторон не коснулась недавних трагических событий. Об осквернении Игр уже прекратили говорить, кричать и писать, хотя жертв даже не успели похоронить. Таков спорт. Полная концентрация.