там директором Людмила Валентиновна Устименко, собрав лучшие творческие силы Бугуруслана сделала нам праздник души, когда нам всем вместе захотелось петь, читать стихи и говорить самое теплое и сокровенные слова хозяевам…

В конце мая 1962 года после занятий и сдачи экзаменов, нас перевезли в летний лагерь в Завьяловку, и мы сели в кабины Як-18А, впервые запустили двигатели, и нам дали порулить по аэродрому, чтобы через день перебраться на круглый и гладкий, как стол, аэродром Наумовка, чтобы впервые подняться в воздух. А сколько было в те дни разговоров! Тогда всё было впервые: первые взлёты и посадки, мертвые петли и боевые развороты с инструкторами. И первые потери, когда начали отчислять по нелётной. То есть курсант по каким-то причинам не мог освоить лётную программу. Научить ездить на велосипеде можно и медведя. Но доверить жизни сотен пассажиров ему не дадут. Во втором летном отряде, который располагался в Завьяловке, лётному делу нас учили великолепные пилоты и наставники: фронтовик Андрей Владимирович Быценко, с его знаменитым: «Ежу что я вижу вас, подлюки, насквозь», быстрый и резкий на слово комэска Юрий Федорович Ваничкин, начинавший летать в одной эскадрилье с самим Покрышкиным, добродушный и спокойный Василий Степанович Ковалёв. Моим первым инструктором был ставший впоследствии заслуженным пилотом Советского Союза Виталий Семенович Харченко.

14 июля 1962 года я вылетел самостоятельно, купил конфет, пачку папирос «Казбек» и угостил всех инструкторов, находившихся на старте. Всё – сбылось! Я лётчик, пилот гражданской авиации! На следующий год, я первым из лётной группы вылетел самостоятельно уже на самолёте Ан-2. А в это время мои иркутские сверстники ещё досматривали свои сны, а я уже мог как лейтенант запаса скомандовать им:

– Хлопцы, подъем!

Слава богу, у меня все случилось быстрее, сразу же после школы попал в лётное училище и уже не надо было ломать голову, куда поступать и чем буду заниматься дальше, всё определилось на много лет вперед, теперь местом моей работы стало небо.

Пилотские свидетельства под духовой оркестр нам выдавал начальник лётного училища Сергей Владимирович Флоринский.

После, уже без строя, гурьбой торопливо зашли в казарму, взяли свои чемоданчики, присели на дорожку и под песню в исполнении Майи Кристалинской «Таежный вальс» навсегда покинули казарму:

Ан-2 – удивительный, гениальный по своей простоте, самолет. Бывалые летчики шутили: чтобы убиться на нем, надо очень постараться. И все равно до сих пор я не пойму, почему этот самолет летал.

Иногда мы в разговорах об отечественной авиации шутя говорили, что конструктор Олег Антонов взял и нарисовал дюралевую кибитку поставил её на резиновые колеса, сбоку прицепил к ней по два крыла, убрал волов и лошадей, вместо них спереди прикрепил тысячу железных лошадей двигателя АШ-62 ИР. То была усовершенствованная версия двигателя М-25, который ставили на знаменитых И-16. Он-то и поднял железную пятитонную стрекозу в небо. Летавший к партизанам, мой командир Василий Касьянович Ерохин, говорил: «Сделай его Антонов лет на пять пораньше, он стал бы незаменимым партизанским самолетом на войне». Радиосвязь на нём была условной, а вот шум и вибрация от работающего мотора – запредельна. Но летчики любили и гордились, что летают на «Аннушке». Поставил поплавки – сел на воду, лыжи – сел на любом заснеженном пятачке. И не только сел, но и взлетел! Воздушный шедевр, которому нет замены уж столько лет!

Позже я пойму, что и после, уже в производственном отряде, зависимость от обстоятельств и существующих на тот момент порядков в авиации не пропала, я бы сказал – даже возросла. Ты должен был держать нос по горизонту, уши на макушке и без причин не высказывать свои мысли вслух. Делай своё дело и помалкивай! Всем был известен случай, когда министр Гражданской авиации страны Борис Павлович Бугаев за мысли вслух уволил своего заместителя Бориса Дмитриевича Грубия и отправил вторым пилотом на Ил-86.

А вот когда мы приезжали с новыми книгами о летном училище и его выпускниках – то это уже были встречи иного рода. Местные говорили, что начальство знало, что из самой Москвы приедут гости, и распорядилось подмести городские улицы. Нас принял мэр Бугуруслана, мы подарили ему свои книги, сувениры… Всё было на самом высоком уровне, гостей из Москвы, для которых город на Кинели стал лётной колыбелью, здесь уважали. Мы привозили с собой книги, в которых была описана судьба сотен людей, которым бугурусланская земля дала путевку в небо. Судьба людей состоявшихся, сделавших немало, для развития отечественной авиации.

Пилоты мы, пилоты, мы пилоты,

Веселая и дружная семья.

Полжизни подарил я самолету,

А остальное – прожил для тебя.

Бугуруслан тебя я не забуду.

Здесь первую посадку сделал сам.

И сам комэска жал мне руку,

Душа и сердце рвалось к небесам.

И вот сданы последние зачеты,

Раскроем дверь и выйдем за порог,

А это значит, мы уже пилоты,

И разлетимся кто куда, дружок.

И будешь ты химичить в Ашхабаде,

А я возить картошку в Магадан.

И будем колесить мы, как цыгане.

Такой, друзья, нам курс по жизни дан.

С этой песней, получив на руки свидетельства пилотов гражданской авиации, многие уезжали из Бугуруслана в новую, неизведанную жизнь. Летчиков в народе любили, более того – боготворили. И не только за красивую форму. Людям казалось, летчики могут все. Например, взять пассажиров и за пару часов доставить в отдаленное село. Потушить с воздуха пожар, привезти врача, доставить в город больного ребенка. За считанные минуты вертолетом поставить или убрать трубу и раскатать между опорами провода. Найти заблудившегося человека. Отыскать среди льдов свободный проход для судов. Сбросить в тайгу геологам продовольствие. Прополоть с самолета сорняки, уничтожить саранчу. И еще многое-многое другое. Связь по воздуху осуществлялась практически с любым населенным пунктом области. Быть там, где нужна скорость, где счет шел на часы и минуты. Где были необходимы точность, ловкость и сообразительность. Известно: такими люди не рождаются, такими их делали, такими они становились, перенимая опыт предыдущих поколений. Таким полигоном для нас, пожелавших летать в сибирском небе, стал иркутский аэропорт, 190-й летный отряд, куда я попал после училища. Еще его называли школой Васильева. Был ли Василий Васильевич с самого рождения отцом-наставником? Конечно, нет. Когда-то учили и его. И он ошибался, хотя за его плечами была работа в довоенных комсомольских бригадах, опыт