культурой, начиная с Достоевского и заканчивая ансамблем Александрова или оркестром Валерия Гергиева. Для большинства словенцев Россия никогда не была врагом, скорее наоборот. Уж они-то знают, какие жертвы были принесены русским народом в двух мировых войнах.

Дорога к перевалу Вршич, что проходит в Словенских Альпах, нынче называется Русской дорогой, об этом напоминают дорожные указатели для автомобилистов. Горный серпантин, тоннели, хвойный лес, многочисленные снежные речушки, нависающие над головой заснеженные каменистые клыки – почему-то начинаешь думать, что, должно быть, здесь все осталось таким, как и при Сотворении мира. Эта дорога на перевал для тысяч русских мужиков, призванных в армию и попавших в плен в годы Первой моровой войны, стала дорогой на Голгофу. Пребывание в плену, жизнь – подневольная, рабская, смерть здесь была так же обыденна, как вздох: только что был – и вот душа твоя вознеслась к небесам. И ничего от твоего пребывания на земле: ни крестика, ни метки, ни могилы. Как я прочел на одном братском захоронении «вы, павшие солдаты, стали солью земли».

Первая мировая война изменила не только вооружение и способы ведения боевых действий, изменилось само представление о войне. Как тонко подметил писатель Алексей Николаевич Толстой, «все представления о войне, как о лихих кавалерийских набегах, необыкновенных маршах и геройских подвигах солдат и офицеров, оказались устарелыми. С первых же месяцев выяснилось, что доблесть прежнего солдата, огромного, усатого и геройского вида человека, умеющего скакать, рубить и не кланяться пулям, бесполезна. На главное место в этой войне были выдвинуты механика и организация тыла. От солдат требовалось упрямо и послушно умирать в тех местах, где указано на карте. Доблесть и лихость были излишни. Понадобился солдат без традиций, штатский, умеющий прятаться, зарываться в землю, сливаться с цветом пыли. Романтические постановления Гаагской конференции, – как нравственно и как безнравственно убивать, – были просто разорваны. И вместе с этим клочком бумаги разлетелись последние пережитки никому уже более не нужных моральных законов».

После нападения гитлеровской Германии на Советский Союз по железной дороге в Словению в 1941 году было этапировано несколько тысяч советских военнопленных. К весне 1942-го их осталось всего 147 человек. Остальные были вывезены и закопаны в ямах неподалеку от города Марибор. «Фабрика по уничтожению людей» – так называли концлагерь Марибор словенцы.

Когда в Марибор пришел эшелон с русскими военнопленными, ведомство Геббельса организовало киносъемку. Из вагонов для перевозки скота начали выходить изможденные, голодные, одетые в подобие военной формы Красной Армии живые скелеты. Местные жители вспоминают, что от них шел сильный запах. Они дотрагивались до своих пересохших губы, показывая, что хотят пить. Без содрогания на них было нельзя смотреть. Придерживая самых слабых, военнопленные сквозь строй конвоиров и лающих собак побрели за колючую проволоку, где им приказали построиться вдоль серой стены. Немецкие киношники с удовольствием производили съемку, чтобы продемонстрировать покоренной и послушной Европе, что Красная Армия – это сборище недочеловеков. Немытые, лишенные пищи и воды, заросшие, стояли вдоль серой стены Мариборского концлагеря русские парни. Им было все равно, что подумают о них местные жители. Их почти не кормили, вокруг лагеря, как вспоминают местные жители, не росла даже трава, потому что ее всю съели советские военнопленные от голода. Те, кому удавалось бежать из плена, уже никогда не сдавались живыми. Уже на другой день после прибытия первой партии военнопленных из лагеря начали вывозить на тачках умерших узников концлагеря. Конвейер смерти заработал. Кроме лагеря, в котором содержались только русские, в Мариборе были лагеря с пленными британцами, австралийцами, новозеландцами, поляками. Они получали по линии Красного Креста пайки, посылки, письма, как они сами вспоминали позже, хоть и плохо, но жить было можно. Самые нечеловеческие условия содержания были созданы только для русских.

«Сила Божия дала такую крепость душам верующих, что они готовы были перенести даже тысячу смертей», – говорил св. Иоанн Златоуст о мучениках первых веков христианства. «Когда читаешь документы и воспоминания о мучительном, тяжком и унизительном выживании русских военнопленных в австрийских и немецких лагерях в годы Первой и Второй мировой войн, то на память приходят именно эти слова», – писала историк Наталья Петрова в книге «Журавли над Словенией». И поневоле задаешься вопросом: что же помогло им оставаться людьми в этих нечеловеческих условиях? Сохранить в себе сочувствие к товарищам по несчастью, сострадание, выдержку, мужество переносить испытания? – И понимаешь: только сила духа. Именно она помогла продолжать сопротивление, сохранять верность Родине, память о родных и близких, наконец, желание жить.

В безбожный XX век, когда восторжествовал приоритет гражданских прав и свобод, в том числе свободы совести или, как горько шутили в России, «свободы от совести», иметь надежду на Божию помощь в мирный период казалась пережитком прошлого, некоем рудиментом. Особенно скептически относились к сохранению этого «пережитка» в среде людей образованных. Но и среди обывателей, пролетариев в первом поколении, атеистические настроения в начале XX века были очень сильны.

Войны показали, что гражданские права и свободы не способны помочь ни на поле боя, ни в лазарете, ни, тем более, в плену. Оказавшись в невыносимых условиях плена, пройдя через муки и испытания, офицеры и солдаты русской армии вспомнили о Том, Кто готов помочь всем страждущим, ищущим Его поддержки.

Постановления Гаагской конвенции, которые иногда называют «романтическими», были приняты в 1907 году и подписаны 44 странами, в том числе Россией. В 7-й статье главы 2-й этого документа говорилось: «Содержание военнопленных возлагается на Правительство, во власти которого они находятся. Если между воюющими не заключено особого соглашения, то военнопленные пользуются такой же пищей, помещением и одеждой, как войска Правительства, взявшего их в плен». На основе норм международного права в 1914 году в России было утверждено Положение о военнопленных, согласно которому военнопленными считались только «лица неприятельских сухопутных и морских ВС (кроме шпионов)», подданные воюющих с Россией государств, входящие в состав экипажей торговых судов и сопровождающие неприятельскую армию – газетные корреспонденты и репортеры, маркитанты, поставщики. С ними надлежало «обращаться человеколюбиво», не стеснять в «исполнении обрядов их вероисповеданий», сохранять при них собственность в неприкосновенности (кроме оружия, лошадей, военных бумаг). Военнопленных было разрешено привлекать к «казенным и общественным работам», но не изнурительным и не имеющим отношения к военным действиям. «Оплате вознаграждением» они не подлежали. Пищевое довольствие должно было быть «по возможности наравне с нижними чинами русских войск». Высшие офицерские чины должны были кормиться сами из выплат согласно табели окладов жалованья по чинам в русской армии от 1 мая 1899 года. Исполняя основные положения Гаагской конвенции на своей территории,