территории не потерплю, тем более что Господь сегодня благоволит старине Кутеру. Так что за языком следи. Это же относится к твоему юнцу. Недаром у него на шее дьявольская метка, — сказал он, указав дулом на мое родимое пятно. — В общем, я забираю одного из ваших зверей. Выбирайте какого. Даю вам минуту.

— Нет, погоди… — взмолился Старик.

— Уважаемый, я этим хоть весь день забавляться могу. Мне-то что.

Коротышка открыл клетку с зайцами, достал одного за шкирку и кинул поверх клетки с пумой. Тут костерок моей ярости разгорелся в жаркое пламя. Я знал, что мы сейчас услышим. Заячьи крики ужасно похожи на младенческие, если зверек погибает не быстро. Именно поэтому уже к десяти годам я стал превосходным стрелком, лишь бы только никогда больше их не слышать. И пока пума ела зверька живьем, пачкая клыки его внутренностями, стоны несчастного зайца не смолкали. Он всё кричал, кричал, кричал, и наконец самообладание, каким я заручился, досказав свою историю, вконец меня оставило. Я бросился на коротышку, а в следующий миг рухнул лицом на землю. Старик подставил мне подножку прежде, чем недоумок успел выстрелить. Под пристальным стариковским взглядом я поднялся на ноги. Воцарилась тишина, если не считать мерзкого смеха Кутера.

А потом мы услышали чей-то жалобный, глухой голос.

— Не стреляйте… — донеслось из прицепа.

— Это что же, девка? — Коротышка резко к нам повернулся. — У вас там и девка есть? Ну-ка давайте глянем!

Я распахнул боковую дверцу в загончик Дикаря. И увидел Рыжика — она пряталась за длинными жирафьими ногами.

Старик застонал.

Кутер захихикал еще громче.

— Взяли даму на прицеп, как я погляжу! Всегда хотел сделать так же!

Рыжик выбралась наружу, сметая с лица налипшие соломинки, а Кутер с хитрой ухмылкой подошел ближе.

— Ну раз уж она у вас уже всему обучена, может, отдадите ее мне вместе с жирафом? — предложил он, обведя дулом ее бюст.

Рыжик оттолкнула обрез и хотела было броситься к нам, но коротышка силой остановил ее и продолжил оглаживать своей пушкой. Я смотрел на это, и от осознания того, что не могу ей ничем помочь, искры ярости в моей душе жарко запылали — совсем как в то утро, когда я выстрелил в отца. Если еще мгновением раньше, когда истошный заячий стон выбил меня из равновесия, я едва удержался от того, чтобы не начистить этому наглецу с обрезом в руках его наглую задницу, нисколько не боясь схлопотать от него пулю, то теперь, при виде того, как он оглаживает Рыжика, я уже никак не мог отделаться от безрассудных мыслей. Должно быть, Старик прочел это по моему лицу, потому что тут же подошел поближе и громко проговорил:

— Надо сказать ему правду, малец, так будет лучше, — прогремел он и многозначительно поглядел на меня. Потом повернулся к коротышке и кивнул на Красавицу. — Она ранена.

Кутер сощурился и сделал Старику знак, чтобы тот показал рану.

— Мне больной жираф ни к чему. Дай-ка гляну, что там да как.

Рыжик торопливо отошла в сторону, а Старик распахнул боковую дверцу загончика Красавицы и тоже отступил.

— Ты тоже отойди, встань с другой стороны, — велел мне коротышка и стал ждать, пока я послушаюсь.

Эта самая дверь доставала нам со Стариком до плеча. А вот коротышка без труда вошел бы в нее, даже не наклонив головы. Красавица стояла у самой двери, всего в нескольких дюймах от него, и перебирала передними ногами.

— Видишь? — спросил Старик у Кутера. — На задней ноге. Смотри внимательно.

Так и не опустив обреза, дуло которого по-прежнему смотрело на Старика, Кутер сунул нос в загончик, совсем как Эрл в ту ночь, когда на прицеп напали хулиганы. Но стоило его лицу оказаться в непосредственной близости от Красавицы, как он поспешно высунулся обратно.

— Погоди-ка минутку. — Он уставился здоровым глазом на Старика. — А она пинается? А то ведь вам это было бы ой как кстати.

— Животные лягаются только задними ногами, — сообщил Старик мягким, точно бархат, голосом. — Это всем известно.

— Ну-ну, — сказал Кутер и снова сунулся в загончик.

Мы со Стариком затаили дыхание в ожидании, когда он подберется достаточно близко, чтобы Красавица могла его пнуть и всех нас спасти.

Вот только Кутер-то к ней подошел. А она пинаться не стала. Глядя на нас сверху вниз округлыми глазами, она только топала, фыркала и раскачивалась.

Но лягаться — нет, не лягалась.

Кутер высунулся обратно.

— Погоди-и-и-ка минутку. С какой стати ты вообще вздумал это мне рассказать? Надуть меня решил? Если ты говоришь, что ранен этот жираф, возможно, на самом деле захворал другой! А может, ты мне рассказываешь, будто болен этот жираф, чтобы я подумал, что на самом деле болеет другой, когда как на самом деле второй здоров, а первый хворает! Ха! Ловко придумано! — Он пригрозил мне обрезом. — А ну покажите второго жирафа.

Старику даже не хватило духу поглядеть на меня. Мы оба понимали: легкий путь к отступлению отрезан. Дикарь в жизни никого не лягнул.

Тогда-то я и понял: дело принимает скверный оборот. А уж этого я никак не мог допустить. Особенно теперь, после ураганов, гор, медведей, толстосумов, наводнений — и это не говоря уже о худшем дне в моей жизни. Кутер заглянул в дверцу Дикаря, на этот раз наставив дробовик прямо на жирафа, но даже эта картина меня не испугала. А все потому, что, когда тебе восемнадцать и ты так и кипишь от внутренней ярости, порой наступает такой момент, когда уже не получается просчитывать последствия.

Я прыгнул прямо на обрез.

Одной рукой я схватил запястье коротышки, а другой — само оружие, самонадеянно полагая, что без труда его выбью.

Но негодяй и не собирался ослаблять хватку.

Хоть ростом он и не вышел, но весил явно больше сотни фунтов, а еще сопротивлялся так остервенело, точно в него вселился сам Люцифер. Кутер по-прежнему стоял, просунув голову в загончик Дикаря, держа его на прицеле. Я обернулся к Старику за помощью, но тот убежал поднимать оружие, раскиданное коротышкой, а Рыжик стояла и того дальше — я заметил ее лишь краешком глаза. Прицеп заходил ходуном, и мне большого труда стоило удерживать обрез в ровном положении. Жирафы в панике бились о стены своих загончиков, пинали растрескавшееся дерево, вскакивали на дыбы… а потом из горла Дикаря начали вырываться нотки того самого ужасающего жирафьего вопля.

Заслышав их, Рыжик сделала ровно то, чего делать никак было нельзя.

Тоже кинулась на обрез.

Покрепче уцепившись за