Первым делом мы с превеликими осторожностями отняли от стены раскладушку и тем не менее нарвались на испуганный оклик Анны Петровны: «Кого там носит?» Пришлось дать короткий ответ: «Мя-а-у» и замереть в ожидании реакции на него.

– Что б тебя!.. – незлобиво среагировала нянюшка. – И чего тебе, кастрированному полуношнику, не спится?

Окно с треском захлопнулось, мы с Наташкой и раскладушкой двинулись под навес сарая. Не стоило раньше времени прятаться за деревьями. Если кто объявится, обязательно услышим.

– Держись строго за мной, – шепнула Наташка, – желательно легко, как балерина. Я тут расчистила место от хлама. Сейчас раскладушку разложим.

– Двоих не выдержит, прорвется, – убежденно сказала я. – Тем более без матраса.

– Блин! Тебе еще удобства подавай. Пару досок положим и… Тс-с-с… Что за слон сюда ломится?

Мяукнув, «слон» зашипел и прыгнул на раскладушку. Наташка откровенно удивилась поведению Басурмана, выразив согласие с позицией Анны Петровны. Кастрированным котам ночные гулянки ни к чему.

– А может, он выходит мстить нормальным котам за свое поруганное мужское достоинство? – предположила я. – И вообще, с чего Анна Петровна решила, что Басурман кастрат?

– Потом спросим. Садись сюда. Я, кажется, нащупала старый брезент, сойдет за скомканный матрас. А все равно его не видно. Кота не задави.

– Ш-ш-ш-ш… – на сей раз зашипела я и, пошатнувшись, едва не задавила не только кота, но и Наташку. Уберег, спасибо ему большое, деревянный столб – одна из опор навеса. М-да. Балерина из меня…

До нас донесся тихий голос. Совместными с подругой усилиями определили – Данькин. Причем взволнованный. С кем и о чем говорил, не понятно. Единственное, что поняли, и то по интонации – «хорошо». А дальше наступила тишина. Не мертвая, нет. Вполне живая и мирная. Я, например, несмотря на то что не раз торчала на речке, только сейчас, причем с приличного расстояния, услышала переборы речных струй. Идеальный музыкальный инструмент для русалок. Легкие мобильные переговоры листьев, обеспеченные ветром, вначале вселяли небольшую тревогу, но к ним мы постепенно привыкли. Раздавались свистки электропоездов. Временами добродушно перебрехивались собаки. В конце концов мы вообще потеряли бдительность и перестали настороженно прислушиваться к каждому шороху, за что и были наказаны.

Маринка появилась столь внезапно и тихо, что я свалилась с раскладушки. Неудачная попытка вскочить – ноги не удержали. Удивляюсь, как Наташка не заорала. От испуга у нее прорезывается такой голос!..

– Б-б-б-б… – заклинило подругу на одной букве. Одолеть слово она никак не могла, но все равно старалась – упертая.

– Блин, – подсказала Маринка, притомившись от однообразия. Наташка даже не притормозила.

– Балерина! – догадалась я, и подруга замерла, предоставив мне возможность пару секунд радоваться своей прозорливости.

– Бабочка, блин! – громким шепотом внесла она корректировку. – Ночная. Балериной у нас ты была, пока о столб не шарахнулась.

– Извините за задержку, – еле слышно прошептала Маринка. – Юлька никак заснуть не могла. Ну, как, все спокойно?

– У вас Басурман – кастрат? – не ответив на вопрос, спросила Наташка.

– Нет. Светлана Никитична, царствие ей небесное, в период мракобесия его чем-то пичкала. А что, это важно?

– Еще как! Пошел вон, компаньон.

Наташка скинула кота с раскладушки, он с остервенением огрызнулся, успев двинуть когтистой лапой по ее куртке.

– Последняя ночь на выгуле, не теряй время даром. Марина, занимай его место. Все смолкаем. А так потрепаться хочется! Больше, чем в туалет. Вот еще кто-нибудь сюда заявится так, как Маринка, и будет рокировка в желаниях. Смена приоритетов.

Наташка замолчала, и все началось сначала: речные переборы, шорох листьев и так далее. Все изменилось в один миг, когда мы увидели мерцающий свет фонарика. Его включали на пару секунд и сразу же выключали. Обладатель фонарика скрылся за углом дома и довольно быстро его обошел. Затем отправился в сторону альпийской горки и свет уже не выключал. Понятно, продираться сквозь ветки старых яблонь, рискуя попасть ногами в ямы или споткнуться о кочки, не хотелось.

– Убийца… – простонала Маринка, сжимаясь в комочек.

Я поспешно прошептала, что убийцам положено шляться крадучись и без фонарей.

Исследовав альпийскую горку и прилегающую к ней территорию, пришелец двинулся дальше, к бане. Вот тут до меня и дошло, что мы на грани провала. Он неминуемо заглянет под навес. Хорошо, если просто поздоровается и пожелает спокойной ночи…

– Мужик к калитке подошел, которой нет, берег реки освещает, – пискнула Наташка. – Бежим! Стоп. Я еще не сказала – куда. За угол дома, где он уже шмонал.

– Что делал? – страшным шепотом спросила Маринка.

– Потом объясню. Все бабочками – вперед! Я вас с тыла прикрою. Раскладушкой.

Мы и в самом деле снялись с места бесшумно и удачно сменили дислокацию. Только расположились не за углом дома, а за разросшимися кустами смородины, посаженной между двумя яблонями. Или грушами. Не важно. Важно то, что из-за кустов просматривалась и альпийская горка, и подходы к ней, и навес, и даже летний домик. Не было бы счастья…

Лежать на траве не очень приятно. Я с усилием отгоняла от себя мысли о пауках, жуках и прочих членистоногих… Мама дорогая, ну что на название отряда! Хотя при чем тут название? Просто на досуге проявилась моя испорченность, о которой и не подозревала. С годами становлюсь циничной.

В следующий момент из головы вообще все вылетело. Во-первых, Наташке пришла идея прикрыться сверху раскладушкой и она немедленно, но не очень удачно ее реализовала. Затем мы увидели, как мужик (Наташка лучше знает), добравшись до навеса и проверив его на наличие посторонних лиц, выключил фонарик и уселся на ящик. Думали, надолго, ан, нет. Ящик с треском сложился, мужик вместе с ним. Матюгнувшись, он снова включил фонарик и сел на другой ящик. Вот теперь-то уж точно надолго.

Из окна летнего домика раздался хриплый со сна голос Брусилова-младшего:

– А ну вылезай, убью!

– Я бы на такое приглашение ни за что не вылезла, – тихо проронила Наташка. Мы молча согласились.

– Спокойно, Юра, это я. Подежурю до рассвета, мало ли что. Все равно не спится.

– А-а-а… Ну давай, Сашок. Тогда спокойной ночи.

Издевательское пожелание, если учесть последующие события.

Ночь неожиданно обернулась светлой стороной. Не совсем, конечно. Тучи или невинные облака частенько пытались прикрыть неразумную наготу луны, но иногда ей удавалось от них ускользнуть. И мир освещался таинственным призрачным светом, пугая нас до невозможности. Сразу же хотелось прикрыться раскладушкой.

В одну из таких минут просветления на тропе между деревьями, ведущей к альпийской горке, показалась Анна Петровна в темном одеянии до пят. Белело только лицо. На руках, видимо, были перчатки. Во всяком случае кисти рук не белели. Нянюшка непрерывно оглядывалась по сторонам и крестилась. Последнее время это вошло у нее в привычку. Безоружной Анна Петровна не была, в руке держала полено. Очевидно, оно ее устроило только на переходный период – от дома до цветника. Подойдя к альпийской горке, сменила его на камень. При этом с одного плеча слетела теплая кофта. Пока она ее поправляла, луну опять принудительно изолировали, а нянюшка изолировалась сама. Как показалось, в направлении навеса. При этом никакой свары между ней и Брусиловым-старшим мы не услышали. У Саши хватило ума и ловкости организовать себе бесшумные перепрятушки. У меня, будь я на его месте, все содержимое навеса, включая сам навес, перелетело бы на новые горизонты. К неуемному восторгу деревенских псов.