Проблемы не ограничивались сложными отношениями между соседями и бывшими союзниками. К сожалению, при игре с Фердинандом фулл вообще не был гарантирован никому, а тем более сражающейся Сербии. В этом вопросе царь мог рассчитывать на поддержку и понимание своих подданных. Военный министр генерал-лейтенант И. Фичев открыто заявлял, что его солдаты ни при каких обстоятельствах не окажут сербам поддержки и могут встретиться с ними, только скрестив штыки на поле боя125. Спокойствие на сербо-болгарской границе целиком и полностью зависело от количества силы. «Что касается нападения на сербскую территорию болгарских комитаджиев, – заявил в интервью 14 (27) апреля 1915 г. советник русской миссии в Нише В. Н. Штрандман, – то, к прискорбию, они спорадически продолжаются в разных местах. Достаточно какому-нибудь небольшому отряду сербской железнодорожной охраны зазеваться, чтобы четники сейчас же попытались использовать это обстоятельство»126.

Разумеется, столь масштабная активизация подрывной деятельности не могла не привести к еще одному весьма выгодному для Берлина, Вены и Константинополя последствию – она сделала окончательно невозможным успешное завершение переговоров с Белградом об уступках Болгарии в Македонии127. Конечно, этот результат полностью устраивал Фердинанда и

В. Радославова. В мае 1915 г. для них все изменилось к лучшему. Больше привычных для себя страхов Фердинанд не испытывал. Англичане и французы несли потери на Галлиполийском полуострове, русские отступали в Галиции и Польше – бояться было некого. Следовательно, можно было продолжать старую игру, терпеливо выжидая повышения ставок сторон на Болгарию, и долго ждать не пришлось.

16 (29) мая 1915 г. посланники Антанты в Софии обратились к болгарскому правительству с совместным предложением: в случае выступления на стороне союзников Болгарии были обещаны компенсации в восточной Фракии по линии Минос – Мидия. Кроме того, Англия, Франция и Россия предлагали финансовую поддержку и совместное давление на Грецию с целью передачи болгарам порта Кавалла на Эгейском море. При благоприятном исходе русские военные надеялись на резкое упрощение задачи по высадке десанта на Босфоре, однако Фердинанд не торопился с ответом и дал его только 2 (15) июня. Он был уклончив по форме, а что касается содержания – это был отказ128.

13 (26) июня 1915 г. русский посланник в Софии доносил о сложившейся обстановке С. Д. Сазонову: «В самый трудный для себя момент немцы не унывали и убеждали болгарское правительство, что отберут у нас Перемышль и Львов. Теперь они говорят о полном закреплении за ними Галиции, после чего, мол, последует очередь Варшавы, изолирование нашей армии и конец войны. Эти речи австро-германских дипломатов, подкрепляемые статьями немецких газет, производят впечатление, с которым я усиленно борюсь»129. После высадки союзников на Галлиполи главную стратегическую роль для центральных держав играла железная дорога, связывавшая Константинополь с Центральной Европой.

Значимость ее была очевидна не только для военных. Американский посол в Турции писал: «Долины Моравы и Марицы, в которых была проложена эта железная дорога, представляли для Турции что-то вроде сухопутных Дарданелл. В ее руках они представляли доступ к союзникам, в случае перехода долин к противникам Оттоманской империи она развалилась бы вдребезги. Только присоединение Болгарии к Тевтонскому делу могло предоставить туркам и германцам это преимущество»130. Болгарский вопрос стал неразделимым с вопросом о Проливах. Но железная дорога проходила не только через Болгарию, и поэтому борьба велась не за одни симпатии Софии. Обе стороны не забывали про Бухарест. Значение Румынии как транзитной страны и одного из крупнейших европейских поставщиков нефти и пшеницы, естественно, было весьма велико.

Еще 14 апреля 1914 г. британский военный атташе в России подполковник Альфред Нокс в конфиденциальном отчете послу Дж. Бьюкенену изложил свои взгляды на значение стран Балканского полуострова в будущей войне. А тот, в свою очередь, счел необходимым ознакомить с этим документом главу Форин-Офиса Эдуарда Грея. А. Нокс считал, что если война начнется в ближайшие год-два, Болгария будет оккупирована Сербией, а особо важное значение для союзников приобретет позиция Румынии131. О том, какое внимание уделяли этой стране в Берлине и Вене, можно судить и по тому, что на пост посланника в этой стране назначались лучшие представители германской и австрийской дипломатии. В годы, предшествовавшие войне, Германию здесь представляли А. Кидерлен-Вехтер, князь Б. фон Бюлов, барон А. Маршаль фон Биберштейн, во время войны – барон Х. фон дем Буше, Австро-Венгрию – граф А. Голуховский и граф А. фон Эренталь, во время войны – граф О. фон Чернин132.

Летом 1914 г. позиции Германии и Австро-Венгрии в этой стране, казалось бы, были весьма прочными. С 1866 г. здесь правил Кароль I, который устойчиво занимал в Коронном совете прогерманские позиции. Г. Н. Трубецкой вспоминал, что лично он всегда стоял за союз с Германией: «Старый король Карл был убежденный немец и Гогенцоллерн»133. Формально Румыния находилась в своеобразных полусоюзнических отношениях с германскими монархиями. Еще в 1883 г. тогдашний премьер-министр Румынии Ион Братиану встретился в Вене с графом Г Кальноки, а вслед за этим и с О. фон Бисмарком в Гаштейне134. Был подписан румыно-австрийский договор, к которому в тот же день присоединилась и Германия135. Результатом стало присоединение Румынии к германо-австро-итальянскому союзу. Вена гарантировала неприкосновенность границ Румынии и государственный порядок – сохранение династии Гогенцоллернов на престоле.

Цели этого соглашения были изложены предельно ясно: «…хотя договаривающиеся государства и далеки от агрессивных намерений, а также чужды желания воспользоваться войной для принижения стремящихся возвыситься наций, но желание Румынии увеличить свои владения путем присоединения части Бесарабии, а также приобрести крепость Силистрию и, если можно, Рущук, Шумлу и Варну для укрепления дунайской позиции и для затруднения прорыва России на Балканский полуостров является вполне справедливым. Напротив того, стремление Австро-Венгрии будет направлено к тому, чтобы по ослаблении Болгарии достигнуть решающего влияния на правительство Сербии и чтобы занять Македонию в благоприятную минуту, что обеспечит преобладание Австро-Венгрии на Балканском полуострове»136. Правда, договор этот так и не был утвержден парламентом: против него выступили как правые русофильские партии, так и левые франкофильские. Поддержки небольшой партии «молодых консерваторов», видный лидер которых Петр Карп был тогда румынским послом в Австро-Венгрии, оказалось недостаточно. За 41 год ситуация не изменилась – договор остался соглашением министров, а не юридически полноценным союзом137.

Начало века ознаменовалось резким обострением отношения к Австро-Венгрии в Румынии. Прежде всего речь идет о венгерской части Двуединой монархии. Весьма болезненной для Бухареста и Будапешта была проблема венгерской провинции Трансильвании с ее смешанным населением. На рубеже XIX–XX вв. в Венгерском королевстве проживали около 2,8 млн румын, что составляло до 20 % населения Транслейтании и 53,8 % Трансильвании. В основном это были крестьяне (86 %), ни один из городов последней провинции не имел румынского большинства138. Предвоенная политика главы венгерского правительства графа И. Тиссы сводилась к постоянной и довольно жесткой мадьяризации румынского населения. Позиция в отношении национальных меньшинств была столь жесткой, что ее не могли не заметить даже союзники Австро-Венгрии.