«В Бухаресте я имел достаточную возможность наблюдать, – вспоминал Б. фон Бюлов, – как эта характерная для венгерской национальной политики смесь мании величия и психологической близорукости, фанатической нетерпимости и адвокатской изворотливости вызывает чрезвычайное озлобление среди румын и сербов. Но презрение мадьяр к малым народностям, живущим на землях короны святого Стефана, так прочно укоренилось, что рассуждениями, доводами разума едва ли можно было чего-нибудь достигнуть»139. Местные власти были представлены исключительно венграми, количество румынских школ сокращалось из года в год, а румынских депутатов в венгерском парламенте становилось все меньше. Имея шанс получить фракцию в 69 мест из 413, румыны никогда не имели более 14 депутатов, а перед самой войной, на выборах 1910 г., их количество сократилось до пяти140.

Преследования и ущемленное состояние румынского элемента в соседней стране не могли не отозваться в Бухаресте. Германские монархии в этой обстановке могли прочно положиться только на румынского монарха. Австрийский посол в этой стране граф О. фон Чернин отмечал: «Бедный престарелый король Карл со своей чисто немецкой душой был одинокой скалой среди этого бурного моря ненависти»141. Лидер германофилов, бывший премьер-министр П. Карп еще накануне войны, в апреле 1914 г., предупреждал Б. фон Бюлова, что он, вероятно, будет единственным политиком Румынии, который в случае войны выступит за соблюдение союзнических обязательств перед Германией и Австро-Венгрией142. Это был второй сторонник Германии в верхах румынской политики.

По свидетельству графа С. Буриана, в Вене не питали иллюзий относительно будущего поведения румын: «Мы с самого начала должны были оставить всякую надежду на то, чтобы увидеть Румынию, сражающуюся бок о бок со своими союзниками. Только те, кто не хотел смотреть в глаза правде, могли иметь какие-то иллюзии. Румынский нейтралитет был определен нейтралитетом Италии. Уже 28 июля король Кароль совершенно ясно заявил об этом нашему послу, хотя в то же самое время он и выразил свое глубокое личное сожаление. Без сомнения, король был абсолютно искренен, когда добавил, что ни одна держава не может заставить его (курсив автора. – А. О.) поднять оружие против монархии (имеется в виду Австро-Венгрия. – А. О.)»143.

В разговоре с О. фон Черниным румынский король, сославшись на общественное мнение своей страны, полностью исключил возможность совместного выступления армий двух стран против одного противника144. Старый монарх давно уже не испытывал иллюзий, хотя формальное решение Коронного совета еще и не было принято. В сложившейся обстановке в решающий момент не могла не сказаться двусмысленность юридического статуса соглашения 1883 г. 3 августа 1914 г. в замке Пелеш близ города Синайа был созван Коронный совет, куда приглашены члены действующего правительства, лидеры основных партий, бывшие премьер-министры и бывшие председатели обеих палат парламента. Король выступил за выполнение Румынией обязательств союзного договора с Австро-Венгрией, однако его поддержал только П. Карп145. Призыв короля, говорившего на французском языке о необходимости сражаться бок о бок с Германией, был поначалу встречен длительным и напряженным молчанием. Изоляция короля и его бывшего премьера была очевидной146.

Кароль I, оказываясь в меньшинстве, не шел, как Константин I Греческий, на конфронтацию с ведущими политиками своей страны и, в отличие от Фердинанда Болгарского, уважал народ, которым управлял, и считался с его настроениями. Правда, такое решение далось ему нелегко, он даже думал об отречении, чтобы закончить свои дни в Швейцарии, в Эйнзидельнском монастыре. Для его 76 лет оказаться в политической изоляции было непросто, тем более что большинство офицерского корпуса высказалось за нейтралитет147. Даже подготовили текст манифеста об отречении, который тем не менее так и не был опубликован. Кароль I понимал, что этот его шаг вызовет острый внутриполитический кризис и поставит под угрозу судьбу династии, и будучи тяжелобольным он решил подчиниться обстоятельствам148.

Россия в это время делала Бухаресту весьма заманчивые, казалось бы, предложения. 3 (16) сентября 1914 г. С. Д. Сазонов инструктировал русского посланника в этой стране С. А. Поклевского-Козелла: «Благоволите сделать румынскому правительству следующее сообщение: «Заняв часть Буковины, Россия сделала первый шаг к освобождению этой провинции от австрийского ига, – освобождению, которое объединяет в одних и тех же устремлениях русский и румынский народы. Поэтому императорское правительство вновь призывает румынское королевское правительство присоединиться к нему, дабы ускорить выполнение этой общей задачи, и предлагает ему занять без промедления Южную Буковину и Трансильванию»149. Бухарест колебался, и это было весьма заметно. Уже 18 сентября 1914 г. А. фон Тирпиц, находившийся в Ставке в Люксембурге, отметил изменение отношения к Германии ее довоенных союзников: «Италия готова к прыжку против нас, а позиция Румынии стала весьма сомнительной». Немцы в это время даже ожидали вступления этой страны в войну на стороне Антанты в течение полумесяца150.

Следует отметить, что аппетиты румынского правительства не ограничивались возможностью присоединения провинций вчерашнего союзника, они распространялись и на владения будущего «товарища по оружию». В тот же день, когда С. Д. Сазонов отправлял цитируемую выше телеграмму

С. А. Поклевскому-Козеллу, он получил информацию от посла в Италии. А. Н. Крупенский сообщал о встрече с группой румынских политиков, посещавших Виктора-Эммануила. Они предложили рассмотреть вопрос о возвращении Бессарабии, обещав в случае положительного решения немедленное выступление всех пяти румынских корпусов против Австро-Венгрии. Реакция Николая II была однозначной: «Я против уступки Румынии хотя бы клочка русской земли»151. Борьба за страну продолжалась.

Война и необходимость консолидации сил Дунайской монархии, казалось бы, требовали определенного смягчения режима в отношении национальных меньшинств. Еще 22 сентября 1914 г. И. Тисса изложил максимальную для себя программу уступок для румынского элемента в Трансильвании, да и то в виде обещаний, сделанных им в письме к православному митрополиту Германштадта (румынское название – Сибиу) Иону Матиану: изменение закона о школе в благоприятном для церкви направлении, использование румынского языка в местном управлении, исправление избирательного закона для улучшения возможностей политической активности «наших румынских соотечественников»152. Одновременно с этим были усилены венгерские части, находившиеся в почти лишенной войск Трансильвании. Теперь там находились около 3 тыс. жандармов и 4 тыс. солдат фольксштурма153.

Этого было достаточно для полицейского контроля, но не для обороны провинции от румынского вторжения и не для успокоения ее румынского населения. Один из его лидеров – Аурел Поповичи, перед войной высланный из провинции венгерскими властями, в начале октября 1914 г. был приглашен в Берлин и 5 октября 1914 г. изложил свое видение уступок, необходимых для успокоения Трансильвании, которые включали: изменение системы избирательных округов, а именно их уменьшение, что было бы выгодно румынам; назначение румына членом венгерского правительства – министром по делам румынского меньшинства; создание 70 мест для румын в венгерском сенате; официальное признание румынского языка языком администрации в румынских районах; создание румынского университета; финансовая поддержка румынской православной и униатской церквей и прекращение всех дискриминационных по отношению к ним законов; отмена мадьяризации; свободное использование румынского национального флага. Разумеется, эти предложения были отправлены И. Титее и отвергнуты им с возмущением154.