Без свидетельства об окончании школы про Оксфорд можно забыть.

Все, над чем я работала последние одиннадцать лет, идет прахом.

Осознание того, что сейчас произошло, ударило по мне со всего размаха. Я пошатнулась на месте, потому что все вокруг закружилось. Я с трудом набралась сил покинуть приемную ректора, не рухнув.

В коридоре попадались стайки учеников, которые спешили в столовую, радуясь большой перемене, и мои ноги тоже понесли бы меня в столовую… Но туда нельзя.

Мне нельзя больше попадаться на глаза оргкомитету.

Вы оба немедленно будете исключены из колледжа Макстон-холл.

Мне даже в вестибюле больше не полагалось стоять.

– Руби? – послышался рядом знакомый голос.

Я подняла затуманенные слезами глаза. Когда Джеймс увидел, в каком я состоянии, то нежно обнял меня за плечи.

– Я слышал, что тебя вызывали к ректору. Что случилось? – настойчиво спросил он.

Я могла только помотать головой. Просто выговорить это было чистым безумием, к тому же этот кошмар тогда сразу обретал реальность. Единственное, что я могла сделать, – это упасть на грудь Джеймса. Я зарылась лицом в его пиджак и на короткое время дала волю слезам. Лишь ненадолго, только чтобы вновь обрести твердую почву под ногами.

– Ректор Ленксингтон… исключил меня из школы, – смогла я произнести через некоторое время. Я отлепилась от Джеймса. Он вытирал мои слезы, взгляд его был растерян. – Якобы кто-то сфотографировал меня и мистера Саттона, и на этом фото кажется, будто мы целуемся.

Рука Джеймса замерла.

– Что?

Я могла лишь мотать головой из стороны в сторону.

Джеймс был в шоке.

– Что ты сейчас сказала?

– Кто-то прислал ректору Лексингтону снимки, на которых все выглядит так, будто у меня интрижка с Саттоном, – прошептала я. Дрожащей рукой я вытерла глаза. Несколько человек прошли мимо, и я узнала пару льдисто-голубых глаз.

– Этого не может быть, – выдохнул Джеймс.

– Почему же не может? – внезапно рядом прозвучал голос Сирила. – Ты же сам и сделал эти снимки, Бофорт.

Я оцепенело переводила взгляд с одного парня на другого.

– Что? – прошептала я.

Джеймс не реагировал. Он тупо таращился на Сирила. А тот стоял перед нами, склонив голову набок и сунув руки в карманы.

– Ну давай же. Скажи это ей, – потребовал Сирил.

– Что за глупость ты несешь, Сирил? – спросила я, вцепившись пальцами в локоть Джеймса.

Сирил с вызовом поднял брови:

– Спроси его, Руби. Спроси его, кто сделал эти снимки.

Я снова взглянула на застывшего Джеймса.

– Джеймс? – прошептала я.

Когда я произнесла его имя, он, кажется, очнулся ото сна. Он повернулся ко мне и тяжело сглотнул.

Я смотрела ему в глаза.

Внутри поднималась паника.

Этого не могло быть.

– Кто сделал эти снимки?

Дыхание Джеймса внезапно участилось. Он медленно поднял руку – так, будто хотел коснуться меня, но не посмел.

– Это совсем не…

– Кто, Джеймс?

Джеймс был в панике. Он сощурил глаза, и я заметила, как он сглатывает. Один раз. Второй.

Но, когда он снова открыл глаза, меня будто толкнули в грудь.

– Он прав, Руби.

Пол раскололся под ногами на тысячи обломков.

– Да, это я вас сфотографировал.

И я падаю.

Эмбер

Я казалась себе преступницей.

Взгляд метнулся к часам, к стоящему за стойкой бариста, к капучино и обратно к входной двери кафе. И этот круговорот повторился снова. И еще раз.

Казалось, каждая новая минута проходит медленнее, чем предыдущая.

Между тем я пропустила целый урок. Никогда в жизни я не чувствовала себя такой преступницей, даже в тот раз, когда мама застукала меня за воровством: я стянула из-за прилавка пекарни скон.

Муки совести, какие я испытывала теперь, нельзя было даже сравнивать с теми. Ведь на сей раз я действительно делала что-то запретное.

Из-за волнения я не могла спокойно усидеть на месте. Ерзая на стуле, я колебалась, правильным ли решением был капучино. Вообще-то я не любительница кофе, но, поскольку вчера ночью я почти не спала, то решила, что кофеин поможет. Видимо, напрасно.

Прошло еще десять минут.

Я уже сомневалась, смогу ли это выдержать. Немного поразмыслив, уж не собрать ли мне вещи, не встать ли и не смыться отсюда только для того, чтобы через тринадцать минут снова сюда явиться и сделать вид, будто я только что пришла. Но потом решила, что это будет уже слишком.

В голове не укладывается, что может сделать с человеком волнение.

Обычно не так-то просто вывести меня из состояния покоя. Правда, обычно я и не прогуливаю уроки за спиной родителей и не договариваюсь о встрече с парнем, которого толком даже не знаю.

Я перебирала стопку информационных брошюр и предложений по программе поддержки и стипендий. Во многих из них торчали стикеры, которыми Руби пометила важные места, причем не просто пометила, а в цветовой системе, за которой наверняка скрывается глубокий смысл.

Звякнула дверь у входа в кафе. Я подняла глаза – и вдруг показалось, что все вокруг замедлилось, как в кино.

Он действительно пришел.

Скользнул взглядом по людям, сидящим в кафе. Ненадолго его брови озадаченно сошлись над переносицей – и тут он обнаружил меня за столиком у стены. Я нерешительно подняла руку для приветствия. Морщинка у него на лбу моментально разгладилась, а губы растянулись в улыбку.

Он неторопливо зашагал ко мне.

На нем была черная кожаная куртка с широким воротником, надетая поверх серой майки с карманом на груди, еще черные джинсы и массивные ботинки. Крутой прикид, небрежный, но в то же время стильный. До сих пор я видела его только в костюме, и мне стало интересно, как же он одевается в свободное время.

Легкая улыбка не сходила с его лица, когда он усаживался на стул напротив.

Нервно забилось сердце. В его взгляде так много загадок. Так много того, что я обязательно узнаю в будущем.

– Доброе утро, Эмбер, – сказал Рен Фицджеральд.

На моих губах медленно расползлась улыбка.

Прежде всего хотелось бы поблагодарить моего редактора Стефанию Бабли, которая неутомимо работала вместе со мной над этим романом и постоянно пыталась извлечь из истории еще больше.