Неторопливо спустилась по лестнице, медленно, уняв дрожь в руках, отдёрнула штору в гостиную. И… ничего. Одинокий фонарь за окном качало от ветра, от этого блики дождя играли на оконном стекле и по стенам прыгали тени. Тепло, тихо. И одиноко.

Пинар выдохнула и решительно прошла в коридор, щёлкнув выключателем, сняла со стены раму, один из крючков не поддавался, тогда она без колебаний дёрнула за деревяшку, рама развалилась и мамин платок выскользнул. Она подхватила его, ткнулась в него лицом, как это делала в детстве, потом повязала его на шею. На душе стало ясно и спокойно.

И вдруг Пинар поняла, где находится вторая плитка с камина, та, отколотая. Женщина явственно увидела её в сарае, на одной из полок, заваленную мусором и покрытую толстым слоем пыли. Пинар посмотрела за рыдающее окно, поёжилась, но засунула ноги в калоши, накинула плащ и решительно открыла входную дверь.

Она думала, что просто откроет дверь сарая, постоит на его ступеньках, глядя в черноту, ведь там темно, а у неё нет работающего фонаря. Постоит и побоится зайти. Но нет. Ноги сами несли её… Как она нашла эту плитку в кромешной темноте? В любом случае, домой она вернулась быстро. Держа в руках холодный квадрат плитки.

На ней тоже были медные буквы. Две. Но понять их она не могла. «Решу завтра», — подумала Пинар. Она поднесла плитку к камину и поставила её к сестре. Та легко вошла в углубление и заняла своё место, будто была здесь всё время. Женщина старательно протёрла ладонью плитки, полюбовалась — вот теперь всё замечательно!

И довольная Пинар отправилась спать. В сон она провалилась, как в детстве, так же, как прыгала в океан. Мгновенно. Маленькой она разбегалась, и смело бросалась в воду, одним махом погружаясь в прибрежные волны. От них перехватывало дыхание, и кожа покрывалась мурашками.

Но в эту ночь ей не дано было выспаться.

Сначала ей снился сон, который тревожил с юности. В нём она опять шла по коридору с Максом в руках. И снова горела мама. Но только во сне Пинар, мать всегда была большой птицей, у которой горели перья, и она постепенно исчезала, взвившись и оседая пеплом в комнате. И Пинар стояла зачарованная в гостиной, пока на неё сверху сыпалась серая зола. Она смотрела на свои руки, покрытые пеплом и говорила: «Холь. Это холь». И каждый раз от этого просыпалась.

Проснулась Пинар и сейчас. От этого слова. Сорочка на ней промокла — видимо, температура спала, хотя женщину до сих пор знобило. Пинар встала, нащупав ногами тапки. Подошла к окну. Над миром: городом и океаном сияло чистое ночное небо. И только на горизонте было видно, как молнии сшивают грозовые тучи с океаном. Полная луна подсветила пальмы в саду. Они загадочно махали разлапистыми веерами листьев. А Пинар трясло и тянуло вниз, в гостиную. Теперь уже неумолимо. Она больше не сопротивлялась. Женщина открыла дверь и даже не вздрогнула, увидев мать.

Та стояла, бледная, прозрачная. На ней были какие-то светлые лохмотья, сквозняк шевелил их, и они напоминали перья. Мать двинулась по коридору и поманила за собой. «Сошла с ума, так сошла с ума, — смирилась про себя Пинар. — А что плохого в сумасшествии? Зато я вижу маму». И Пинар отправилась за духом матери. Та спустилась к камину и вошла в него. Она обернулась и, снова поманив Пинар, исчезла. Растворилась. И тут же, как во сне, с потолка посыпался пепел. Пинар глубоко вздохнула. И вступила в камин.

Тут же, безо всякого видимого источника, на ней вспыхнула одежда, потом кожа. Пинар чувствовала, как огонь сжигает её. Но ей не было больно. Она даже испытала облегчение и в пустой голове появилась мысль: «Наконец-то». Женщина смотрела на свои руки, потом, когда испепелились мышцы, разглядывала собственные кости. Но и они в итоге быстро истлели и осели пеплом на каминные кирпичи. Пинар исчезла.

…Утро заглянуло в гостиную и осветило лежащее тело женщины. Она свернулась клубком в камине, только рука свешивалась на пол, по которому скакали узкие солнечные лучи. Вдруг рука женщины дрогнула. Она подняла голову, с удивлением посмотрела на собственные пальцы, потом ощупала тело. Пинар медленно встала. Её мучила жажда, и она, качаясь, двинулась на кухню, где выхлебала целый ковш воды. А потом подошла к зеркалу. Кожа была светлой, на ней не было следов от огня, но там, где одежда касалась тела, оно горело как от лёгкого ожога, словно солнечного. В голову Пинар пришла мысль, которой она удивилась: когда буду гореть в следующий раз, надо раздеться.

Там, где кожа женщины была свободной, она была посветлевшей, помолодевшей и налитой силами. Эти же силы Пинар чувствовала внутри. Но случилось ещё кое-что. Пинар знала. Знала с этой минуты много нового. Она знала рецепты снадобий и то, что у неё есть ведьмина сумка, которая лежит в подвале. Нужно только пойти и взять. Знала, что она визидарка, хоть и не понимала до конца значения этого слово. И она знала, что сейчас…Прямо сейчас…за ней…

Тут в дверь постучали. И она додумала: «Придут… Придут те, кого она долго ждала, но не догадывалась об этом до последней минуты».

Женщина открыла дверь, за которой стояла группа из восьми странных людей. Две девушки, мужчины и одна девочка, с не по возрасту умным взглядом. Она мгновенно, с порога, оглядела всё, что могла увидеть в доме Пинар. И было видно, что от неё ничего не ускользнуло.

— Здравствуйте, Пинар. Я — граф Леонар Жобен. Можно войти? — улыбнувшись, спросил у неё, мужчина с модной бородкой клинышком в костюме с тростью в руке.

Пинар стояла, обескураженная, натягивая на себя кофту, которую схватила по дороге к двери. Она молча отошла, пропуская группу в комнату.

— О, — подошёл к камину и уважительно потрогал его Леонар, — я читал недавно о таком. В «Летописи визидаров».

Пинар вздрогнула, услышав слово, которое пришло ей этой ночью в голову.

— Визидаров? Такие существуют? Я думала, что сошла с ума, — сказала она.

— Нет. Вы в своём уме. Разве вы не знаете, что из рода фениксов? Офхоль с иврита. Птица из пепла.

— Офхоль? — с удивлением переспросила она.

— Ну да, — удивился уже он её реакции. — Вот же у вас над камином надпись. Он указала тростью на плитки, — вот, оф и холь…

Она с минуту не знала, что сказать, смотрела то на девушек, то на ребёнка,