поездка великого поэта…

Но ждал Полетихнический – его любимый зал.

…Я вижу эту сцену. Царит на ней цветасто

Сверхсовременный витязь и поднята рука.

Встает над миром властно

Во весь свой рост великий

Единственная в мире надежная строка.

Он был пижон и модник.

Любил цветные кепки

И куртки от Кардена, и шарфик a Paris…

И рядом с ним нелепо светился чей-то галстук,

На чьих-то старых брюках вздувались пузыри.

Не зря же и в стихах он так увлекался формой,

Что вмиг был узнаваем почти в любом ряду.

А что всех удивляло, – ему казалось нормой,

Когда бросал алмазы в словесную руду.

Я не хочу мириться с его земным уходом.

Не может свет погаснуть, когда падет во тьму.

Андрей в своей стихии, как Байрон, мог быть лордом.

Судьба же подарила небесный сан ему.

И Господа просил он послать ему второго,

Чтоб поровну общаться… Он так был одинок…

Господь не принял просьбу. Не делят Божье Слово.

Жил без дублера Пушкин, и Лермонтов, и Блок.

По синему экрану летят куда-то птицы.

Легки и чутки крылья и музыкален звук…

Но птиц тех белоснежных я принял за страницы,

Умчавшиеся в вечность с его уставших рук.

В своих стихах последних немногого просил он —

«Храните душу чистой, не троньте красоту…»

Был голос полон силы… В нем столько было веры,

Что мир, устав от крика, услышал просьбу ту.

Но прежде всего хочется вспоминать те радостные и неповторимые встречи с Андреем, когда мы могли часами сидеть где-нибудь в уютном месте – в редакции «Юности», в ресторане на Тверской или у меня дома в Твери и говорить, говорить… Однажды я ему сказал – «Ты знаешь, я только сейчас оценил и понял твою гениальную метафору о ночном Париже, (я только что вернулся из этого легендарного города), который ты увидел из самолета, шедшего на посадку, и сравнил его с электрической плиткой». Иногда он рассказывал мне, как родилось то или другое стихотворение. Мне все было интересно… Например, удивительный образ озера Байкал, который он мысленно закрыл траурным полотном, как закрывают в доме зеркало, когда кто-то умирает… А стихи были посвящены ушедшему из жизни Василию Шукшину.

Помню, как он прилетел в Израиль, на книжную ярмарку, когда мы с Аней работали там и у нас была возможность показать ему примечательные места Иерусалима и воочию пообщаться с великой историей Святой земли… Устроители ярмарки потеряли Вознесенского, потому что у нас была своя программа, может быть, более объемная, разнообразная и, конечно же, сердечная В одном из иерусалимских залов, состоялся поэтический концерт Вознесенского, который я по его просьбе и вел. Это был нелегкий вечер… Андрей забывал стихи, читал очень тихим голосом… От бывшего глашатая и трибуна мало что осталось… Из зала иногда доносилось печальное «Не слышно, Андрей Андреевич…» Но зрители несмотря ни на что встречали каждое стихотворение бурными аплодисментами и криками «Браво». От чистого сердца возлагали они на алтарь поэзии свою искрению благодарность всему, что называлось одним легендарным именем – Вознесенский. Но я был потрясен печальной ролью моего друга. После вечера сидя в машине я спросил его – «Что с тобой, Андрюша… Я вижу – ты болен. Здесь в Израиле прекрасные врачи. Кстати, наших много… И вообще медицина высокого класса… Давай я тебе устрою все необходимые консультации…»

«Спасибо, не надо… Я не знаю, что со мной. Мне предстоит поездка в Германию. Там все и скажут…» Я понял, что Андрей не хочет говорить о болезни. И мы перешли на другие темы… Но сердце мое было встревожено…

После израильских будней я часто говорил с ним по телефону. Иногда, правда, Зоя не подзывала его и я догадывался, почему… Последний раз я видел его на вручении правительственных наград в Кремле. Когда объявили Андрея, он только что вошел в зал вместе с Зоей. У меня перехватило горло от горести и тревоги. Он едва держался на ногах и выглядел жутко… Я подошел к нему, поздравил. Мы обнялись. Я быстро отошел, чтобы он не видел моих слез… Вскоре мне передали от него его последнюю книгу с автографом, по которому я понял, что рука уже не слушается Андрюшу… Но эти добрые каракули вместе с другими книгами моего друга хранятся у меня, как самые дорогие реликвии.

…Хоронили его на Новодевичьем кладбище. Народу было немного – самые близкие люди, с кем он дружил, кого любил и уважал, с кем по жизни прошел не один год, Из США прилетела его давняя любовь Аня Вронская с дочерью, которая успела показать Андрею фотографию его маленького внука… И теперь в день рождения Андрюши – 12 мая – друзья собираются почтить память великого поэта…

России так тебя не хватает,

Как морю замерзшему – кораблей.

На какой ты звезде коротаешь

Бессмертье души свой.

А теперь я общаюсь с тобою

Лишь через стихи твои.

И встречи эти ложатся болью

На сердце, отданное любви.

Как жаль,

Что при искренней дружбе нашей

Легко принимал я дни,

Когда не звонил, не скучал и даже

Жил без света друга – в тени.

А, впрочем, и ты пропадал порою

Надолго из жизни моей…

Когда увлечен был пустой игрою

Соблазнов, встреч и страстей.

И только Муза была превыше,

Превыше разлук и обид.

Стоят твои книги в печальной нише.

И каждая славу твою хранит.

На виражах

Мимо Аллы Борисовны

На юбилее моего друга Владимира Березина, который несколько лет назад открывал мою именную Звезду перед бывшим концертным залом «Россия», я слушал хорошо знакомых артистов, пришедших поздравить своего коллегу. Было много музыки, песен и остроумных тостов. Где-то к концу торжества под аккомпанемент рояля двинулись между столиками «с песней по залу» звезды нашей эстрады – Алла Пугачева и Максим Галкин. Она была красива и молода. Пела с удовольствием и весело. Когда