В спор наконец вмешался Алексеев, и стороны свернули дебаты. Генерал поддержал Учителя. Когда все обернулись к Грину, он кивнул и проронил что-то вроде: «Суд, только публично, на всю планету». Или он пообещал, что суд будет публичный, на всю планету. Издалека Гюрза не разобрал. В любом случае Грин тоже встал на сторону Учителя.

А вот финальную тираду Деда Гюрза услышал вполне отчетливо. Ее Дед выдал, когда по приказу Алексеева (видимо, генерал просто отправил полковника от греха подальше) пошел отдавать распоряжения насчет трофеев.

«Судить так судить. Пусть еще доживет до суда. Оно ведь разное случается. Консервы несвежие или, допустим, несчастный случай в камере. На мыле поскользнется и головой о парашу».

Гюрза отлично понимал, что все это не пустые угрозы рассерженного человека. У Деда имелись свои резоны желать Рабиновичу безвременной кончины. Рыльце, как говорится, у полковника Рублева замаралось, и Гюрза знал об этой неприятности. Нет, полковник не делился с подчиненным своими секретами, но Гюрза имел собственные каналы, по которым ему поступила достоверная информация, что гибель Воронцова на совести именно Деда, а не Гриневского. Это Рублев тогда в холодном лесу открыл стрельбу наугад и нечаянно просверлил Ворону череп. Свидетель говорил об этом уверенно, поскольку находился в непосредственной близости от места происшествия. И свидетелем был не кто-нибудь, а сама Арианна.

Возможно, Дед и не знал об осведомленности Рабиновича, но подстраховаться он никогда не отказывался. Опыт – сын ошибок трудных. Так что угрозы Рублева следовало принимать всерьез. Устроить Рабиновичу внезапную смерть от какого-нибудь укольчика наперстком не составит Деду труда, это точно.

Гюрзе вдруг вспомнился эпизод из прошлого августа. Он тогда подъезжал в машине к Тушинскому куполу, и его вдруг посетило отчетливое предчувствие, что погибнет он именно на Тушинском поле. Прямо сейчас гибель Гюрзе не грозила, но по большому счету жизнь его уже закончилась.

И закончилась она именно здесь, на том самом поле, где три года назад состоялась последняя в истории битва за Москву. Битва за Москву и за все человечество, преданное провокатором по прозвищу Гюрза.

* * *

Генерал Алексеев проводил недовольным взглядом Деда, затем обернулся к конвою и кивком приказал увести арестованного. Конвоиры деловито заломили Рабиновичу и без того скованные за спиной руки и затолкали предателя в «Тигр». Последующий путь самого серьезного провокатора в новейшей истории лежал недалече. Для начала в тюремный блок базы Сопротивления, а дальше… куда решит суд.

– По правде говоря, понимаю Деда, сам готов придушить этого выродка, – проронил Алексеев. – Но это между нами. Закон и порядок сейчас важнее эмоций.

– Золотые слова, товарищ генерал, – согласился Учитель. – Вы еще народу сказали бы, кто реальный провокатор. А то на Грина многие косятся.

– Организуем, – генерал кивнул. – Я уже озадачил наших пропагандистов.

– Кого?

– Компьютерщиков, – пояснил Алексеев. – В сети вся история с подноготной выложена.

– Есть такое дело, я прочитал по диагонали, – подтвердил Боря. – Нормально изложено, без надрыва, но драматично. И мы там… в эпизодах. Хотя писал обычный человек, сорока с хвостиком лет.

– Самый возраст для литератора, – во взгляде генерала читалось непонимание. – А почему ты уточнил?

– Это он для меня уточнил, – ответил Грин. – В продолжение частного спора на отвлеченную тему. Боря, когда открываешь рот, думай. И говори по существу.

– Это ты на индиго намекнул, да? – неожиданно спросил у Бориса Алексеев. – Вроде как мы обычные, а вы необычные?

– Я… не то чтобы…

– Расслабься, юноша, – генерал снисходительно похлопал Бориса по плечу. – Я в курсе ваших дел, ребятки. Когда Грин эмигрировал, я эту тему серьезно прокачал, нескольких активных индиго вычислил и даже своего человека в вашу сеть внедрил. Спартака помните? Это мой адъютант, лейтенант Филатов. Так что все о вас знаю. И почему все это вот случилось – он широким жестом указал на руины базы серпиенсов, – тоже знаю. Поэтому и разговариваю с вами, как с будущими хозяевами всего нашего потрепанного мира. Как с героями-освободителями, если уж официально выражаться, разговариваю. Мы сделаем, что сможем, обещаю, но уж и вы постарайтесь. Надо нам всем вместе за дело взяться, дружно. Восстанавливать все придется почти с нуля. Много работы. Так что день-два на отдых и праздники, а потом, засучив рукава, за работу. Договорились?

– Мы уже начали, – Грин указал на строй бульдозеров, который как раз приближался к руинам. – Видите, как здорово получается, когда все одинаково мыслят? А представьте, что будет дальше, когда мы научимся вместе делать что-нибудь более сложное.

– Мурашки по коже, – признался генерал.

– А мне напиться хочется, – вдруг сказал Архангел. – Нет, не оттого, что чувствую себя динозавром, вымирающим видом. Просто за победу. Сто грамм фронтовых.

– Правильная мысль, – поддержал Учитель. – Товарищ генерал, разрешите?

– Еще и присоединюсь, – Алексеев взглянул на Фила. – Идешь с нами?

– Я позже, простите, сначала мне Вику надо найти. Она где-то близко, я чувствую. Найду ее, и мы вместе придем, хорошо?

– Вон там наш штабной вагончик будет стоять, – Алексеев указал на южную окраину поля. – Приходите. Выпьем. Вы заслужили большего, но пока хотя бы такой праздник устроим.

Грин отсалютовал и поплелся в сторону руин. Вика находилась где-то там, среди пестрой толпы. Одинокая, потерянная, слабо понимающая, что происходит и как ей удалось выжить. Ее следовало срочно отыскать. И это срочно требовалось не только Вике. Это как глоток воздуха требовалось Грину. Для него война могла закончиться только в тот момент, когда он обнимет Вику. Потому что война – это смерть, а Вика, как и любая женщина, – это символ жизни, ее продолжения. Вот и получалось, чтобы снова окунуться в жизнь, Грину требовалась Вика. Требовались ее тепло и любовь.

И прощение. Да, именно прощение за то, что он заставил ее пережить столько кошмарных минут, часов и дней. За то, что не доверил ей все свои секреты и тем самым обрек ее на нечеловеческие муки. За то, что не сумел уберечь ее от вражеского плена и психологической обработки в казематах Сопротивления. За все это и все прочее, о чем Грин мог и не догадываться, но что имело значение для Вики.

«А праздники и чествования подождут. Да и не нужны они. Снова пройти по нашей, только нашей, свободной Земле – именно так, с большой буквы – само по себе праздник».

«Ты прав, – вдруг вышла в мысленный эфир провидица. – Но надолго ли этот праздник? Ты ведь понимаешь, что Дракон слишком уж легко сдался. И эта его странная фраза. Странная, если не сказать больше… Правитель двухсот пятнадцати миров определенно знает, что делает. Ему плевать на то, как выглядят его действия в глазах людей, ему важно быть, а не казаться. Быть правителем, а не легендой. Он явно что-то замыслил. Первое, что приходит на ум – оставить людей и индиго наедине, чтобы они перебили друг друга в процессе борьбы за власть. Ведь у индиго лучше организация, но обычные люди опытнее и сильнее. Потери будут у всех. И вот когда расщепленное человечество ослабеет, тогда Дракон вернет на Землю-216 и виверр, и серпиенсов».