– Что же оно тебе говорит? – тихо спросила Джайна.

Бейн поднял на нее спокойные коричневые глаза.

– Предатели отняли у меня отца. Мое сердце требует возмездия за это преступление. – Голос таурена звучал спокойно, почти монотонно, но, несмотря на это, Андуин инстинктивно сжимался, слушая его. Юноше вовсе не хотелось, чтобы когда-нибудь кто-то вроде Бейна бросился на него, требуя мщения. – Мое сердце говорит: «Они украли у тебя, так укради у них. Уничтожь Зловещий Тотем, который под покровом ночи вошел в мирный город собственного народа. Они перерезали и передушили всех спящими, когда никто не мог дать им отпор. Уничтожь их матриарха, которая отравила топор вместо того, чтобы помазать его священным маслом. Уничтожь заносчивого глупца, который посмел сражаться с моим дорогим отцом и который смог победить, только опустившись до такого…»

Бейн начал повышать голос, и спокойствие в его глазах постепенно сменилось гневом. Его руки сжались в кулаки размером с голову Андуина, и он начал хлестать хвостом из стороны в сторону. Таурен резко оборвал себя на полуслове и сделал глубокий вдох.

– Как видите, в данный момент к моему сердцу не стоит прислушиваться. Но в одном я с ним согласен. Я должен отвоевать земли моего народа: Громовой Утес, деревню Кровавого Копыта, Солнечный Камень, лагерь Мохаче и любую другую деревню или поселение, в которое вторгся Зловещий Тотем и где пролил невинную кровь.

Андуин поймал себя на том, что кивает. Он был полностью согласен с Бейном – по многим причинам. Во-первых, Зловещий Тотем не должен уйти безнаказанным за подобное насилие и жестокость. Во-вторых, Бейн стал бы лучшим лидером, чем Магата. И, наконец, надеяться на мир с Альянсом можно было только в том случае, если этот храбрый молодой таурен встанет во главе своего народа.

– Я тоже думаю, что тебе стоит это сделать, – согласилась Джайна, но Андуин уловил осторожные интонации в ее голосе. Юноша понял, что волшебница пыталась догадаться, что именно предпримет Бейн и о чем попросит ее саму. Скорее всего, Джайна была готова чем-то помочь, иначе она с самого начала ни за что бы не позволила Бейну прийти сюда и говорить с ней. Андуин промолчал и позволил таурену продолжить.

– Но есть кое-что, что я не могу и не должен делать. Даже несмотря на то, что мое сердце требует этого. Я не могу этого совершить, потому что знаю – этого не захотел бы мой отец. А я должен уважать его желания и всё, за что он сражался, и как решил поступить в жизни. Я должен ставить это превыше собственных чувств, – Бейн тяжело вздохнул. – Как бы мне ни хотелось… я не могу напасть на Гарроша Адского Крика.

Джайна почти незаметно расслабилась.

– Гаррош был назначен моим вождем, Траллом. Как и мой отец, я присягнул Траллу на верность. Отец всем сердцем верил, что Гаррош стоял за нападением на часовых в Ясеневом лесу и за нападением на мирное собрание друидов. Именно поэтому, ради блага Орды, он вызвал Гарроша на мак’гора. Он не отступил даже когда Гаррош изменил правила и превратил поединок в битву насмерть. Я верю, что в этой ситуации отец поступил правильно. Им двигал не гнев, не ненависть и не жажда мщения. – Голос Бейна чуть надломился. – Им двигала любовь к Орде и желание, чтобы она оставалась в безопасности. Отец был готов рискнуть ради этого своей жизнью… и ею же он поплатился.

Слова вырвались у Андуина прежде, чем он смог себя остановить:

– Но ведь никто не отнимет у тебя право на мщение! Особенно если ты сможешь доказать, что Гаррош позволил Магате отравить свой топор! И то нападение на друидов…

Джайну вовсе не обрадовала его тирада, а Бейн, казалось, сильно удивился. Он повернул свою громадную голову, чтобы посмотреть прямо на Андуина.

– Да. Но ты кое-чего не понимаешь… Возможно, этого не поймешь даже ты, леди Джайна. Мой отец вызвал Гарроша на мак’гора. Исход поединка разрешил тот вопрос раз и навсегда. Мать-Земля сказала свое слово.

– Но если Гаррош нарушил правила…

– У нас есть доказательства тому, что Магата отравила его топор. Но мы не знаем, соглашался ли на это Гаррош. В сердце моего отца не было ни капли сомнения. А в моем – есть. Если я брошу ему вызов, не будучи абсолютно уверенным в том, что прав, то пренебрегу древними традициями своего народа. Представь, я скажу: «Мне не нравятся эти законы, поэтому я не буду им подчиняться. Я отрекаюсь от Матери-Земли». Кем же я тогда буду, юный Андуин?

Принц медленно кивнул светловолосой головой.

– Ты не можешь сегодня говорить, что мак’гора – справедливый способ установить истину, а завтра отказываться от своих слов, потому что тебе не понравился исход боя.

Бейн ласково фыркнул в знак одобрения.

– Значит, ты все-таки понимаешь. Хорошо. Мой отец вызвал Гарроша на поединок, чтобы попытаться оздоровить Орду. Но если я поступлю так же, то разорву ее на части. Так я уничтожу весь уклад жизни тауренов, все, к чему они стремились, одной лишь неудачной попыткой все это защитить. Не для того Кэрн Кровавое Копыто отдал свою жизнь. И поэтому… я так не поступлю.

Андуин почувствовал, как по спине пробежал холодок. Он знал, что многие люди и даже другие народы Альянса думали о тауренах и об Орде. Юноша слышал достаточно шепотков на эту тему – а порой даже криков. «Монстры» – так говорили об Орде. А тауренов считали почти животными. И все же, несмотря на то что Андуин немного успел пожить в этом мире, он знал, что никогда раньше не сталкивался с кем-то, кто под большим давлением оставался бы настолько верен своим принципам.

А еще юноша понимал, что Бейн не до конца смирился со своим решением. Таурен знал, что должен поступить правильно, но вовсе не хотел этого делать. Не ведая, откуда пришло это осознание, Андуин вдруг понял, что Бейн… не верил, что у него получится.

Бейн не верил, что сможет стать таким же тауреном, каким был его отец. За его словами, которые, очевидно, были итогом мучительных раздумий и страданий, стоял страх того, что он каким-то образом потерпит неудачу.

Андуин хорошо понимал, каково это – жить в тени могущественного отца. Любой, у кого были глаза и уши, мог увидеть, что Бейн и Кэрн были очень близки. Андуин со стыдом почувствовал захлестнувшую его волну зависти. Мальчик вдруг понял, что его отношения с Варианом больше не были такими же, хотя когда-то они сблизились и теперь хотели восстановить эту связь. Что бы почувствовал Андуин, если бы у него так жестоко отняли отца? Что чувствовал Вариан, когда его отец был убит? Если бы Вариан не руководствовался мудростью тезки Андуина – Андуина Лотара – что бы он тогда сделал?

Смог бы Ринн, отец или сын, продолжая испытывать боль, – а Бейн, конечно, даже не пытался притворяться, что ее нет, – все равно пойти по тому пути, который вел к благу для его народа, а не к достижению личных целей?

– Я сейчас вернусь, – вдруг сказал Андуин. Он встал, поклонился и, спиной чувствуя на себе любопытные взгляды, побежал в комнату, которую ему выделила Джайна. Там под кроватью лежала сумка, которую юноша взял с собой, когда воспользовался камнем возвращения и сбежал из Стальгорна и позолоченной клетки, в которую его посадила Мойра. Он схватил сумку и поспешил обратно к Джайне и Бейну. Волшебница слегка нахмурилась, и Андуин понял, что она им немного недовольна. Юноша снова опустился на пол, открыл сумку и достал оттуда что-то, аккуратно завернутое в ткань.