он не послал за мной. Возможно, прямо сейчас ему подавали тарелку фруктовых хлопьев сексуально голодная близняшка Кайли, не заботясь ни о чем в мире, а ночь была забыта, как только он пролил мою девственную кровь.

— В-третьих, я знаю, что ты знаешь, где Иван, так почему бы тебе не обратиться к своему доброму католическому сердцу и не сказать мне?

— Я не католичка, — проворчала она, пристально глядя на него. — Я православная.

— Одно и тоже.

— Это не имеет смысла, — пробормотала она, возвращая свое внимание к маленькому кружевному подолу, который она шила.

Я не могла не заметить, что фасон соответствует платью Юлии.

Я на секунду закрыла глаза и глубоко вздохнула, прежде чем открыть их.

— Послушай, если ты скажешь мне, где он, я уйду. Если нет… — я с застенчивым видом подошла к полке с куклами, не обращая внимания на Юлин «Не смей!», и взяла одну из них. — Ох, ну разве она не прелесть? — я задумчиво надула губы, оглядывая ее. — Но не думаю, что черное платье соответствует ее характеру. Я найду для нее что-нибудь желтое. — Я сделала шаг к двери.

— Они отпустили его, — прорычала она.

Остановившись, я обернулась.

— Что?

— Ты что, не слышишь? Они освободили предателя.

Стук моего сердца отдавался в ушах.

— Но почему?

— Отдай Ладу, — настаивала она, не сводя глаз с куклы, как будто это был ее ребенок и я собиралась сбросить ее с моста.

— Скажи мне почему, и я отдам ее.

Она нахмурилась и пренебрежительно махнула рукой.

— Он всего лишь лакей. Не тот, который нужен хозяину.

Мои глаза сузились.

— Реальный повод.

Какое-то время она смотрела на меня в ответ, но, видя, что я не уйду, не получив того, что хотела, она сказала, словно вырывая зубы:

— Они не убьют его, даже если он никчемный предатель. Они вместе сидели в тюрьме. — затем она задумчиво нахмурилась. — Хотя, наверное, они его слегка пытали.

Я сглотнула, надеясь, что у Ивана остались все пальцы на руках и ногах, но тяжесть свалилась с моих плеч от того, что он жив. Я не понимала, зачем они схватили его, если собирались просто отпустить. Не говоря уже о том, что когда я говорила с Иваном, он верил, что Ронан убьет его. У меня было такое чувство, что со вчерашнего дня по сегодняшнее утро что-то изменилось, и мой разум мог сосредоточиться только на том, что произошло в гостиной после захода солнца.

Вопросы — так много вопросов — зашевелились. Я могла бы потребовать ответы, хотя и думала, что уже слишком сильно толкнула Юлию взглядом, который она бросила на меня, вонзая иглу в подушечку для булавок, будто это была кукла вуду.

Я осторожно поставила Ладу обратно на полку и повернулась к двери.

— Спасибо, Юлия.

— Явись ко мне еще раз, и тебе будет не везти целых семь лет!

— Ворчунья, — пробормотала я, выходя из комнаты, но в ответ услышала значительное оскорбление.

— Блудница.

Ах.

* * *

Я с облегчением увидела, что столовая была пуста, если не считать единственной наполненной тарелки на моем месте за столом. Схватив тарелку, я надела сапоги и пальто и вышла на улицу. Мужчины больше не молчали в моем присутствии, привыкнув к тому, что я слоняюсь по снегу. Павел даже подошел поприветствовать меня, следуя за мной в конуру и одновременно практикуя Английский, который он пытался выучить. Это было ужасно, но я никогда не скажу ему об этом.

Альберт что-то рявкнул Павлу, и тот виновато улыбнулся мне.

— Я ухожу сейчас. Босс учит меня как… — он задумчиво почесал затылок, и странное чувство предвкушения поднялось в моем животе при одном упоминании Ронана, зная, что он был единственным, кого здесь называли боссом.

Не в силах подобрать нужное слово, Павел пошевелил руками, словно они лежали на руле.

— Водить? — уточнила я.

— Да. Он сказал мне, что я ужасен.

У меня вырвался смешок. Павлу, вероятно, следует позволить Ронану научить его водить машину, а не изучать Английский.

— Ну, тогда тебе лучше пойти учиться.

Он покраснел, опустил голову и направился к машине.

Дойдя до конуры, я улыбнулась Мише, который возбужденно расхаживал по забору. Гигантская немецкая овчарка с густой черной шерстью, он выглядел угрожающе, но всегда приветствовал меня, виляя хвостом.

Альберт назвал мне имена всех собак, а также запретил кормить их человеческой пищей, потому что это сделает их толстыми и ленивыми. Я простила великану его участие в моем похищении, но я также думала, что он может выбросить свои требования в мусорное ведро вместе с окурками сигарет.

Стоя на коленях в снегу в своем пальто, я раздала завтрак на своей тарелке и пошутила:

— Вы все скоро станете веганами.

Ксандер уронил виноградину с выражением глубокого отвращения на лице.

— Ладно, может и нет, — рассмеялась я.

Восемнадцать дней прошло с тех пор, как мои каникулы в Москве приняли неожиданный оборот.

Всего две с половиной недели, но казалось, что прошла вечность. Было немного грустно говорить, что я буду скучать по некоторым собакам здесь больше, чем по поверхностной дружбе, которую я приобрела за двадцать лет в Майами.

Этим утром Хаос не бездельничал в углу, как лев, что говорило мне о том, что он был внутри конуры, скорее всего, делая попытку избежать встречи со мной. Я приберегала для него самый лучший кусок еды, хотя он всегда отвергал мои предложения, будто это крестьянская еда.

Снег начал просачиваться сквозь пальто, но холод был лучше, чем ходить на цыпочках вокруг дома, избегая Ронана.

Хотя, как только эта мысль пришла в голову, так же как и электрическое покалывание, которое скользнуло вниз по моей спине, заставляя мое сердцебиение замедляться маленькими ударами.

Я повернула голову и увидела Ронана, выходящего из парадной двери в куртке Brioni Sans, с пистолетом за поясом. У меня перехватило горло. Было интересно из этого пистолета он выстрелит моему отцу в голову. Мне больше нечего было выторговать, чтобы спасти папу; ничего такого, что я уже не предлагала бы только для того, чтобы получить отказ.

Темные глаза Ронана встретились с моими, теплые, как солнце, и холодные, как ледяной порыв ветра. Этот взгляд напомнил мне о брошенной Библии, скованных запястьях и обнаженной коже. Мое дыхание замедлилось, каждый застывший глоток воздуха все труднее было вытолкнуть наружу. Зрительный контакт начал обжигать; искать темные уголки в моей груди, проскальзывать сквозь трещины и распространяться наружу. Не в силах ни отдышаться, ни справиться с бушующим огнем, я первая отвела взгляд.

Я вцепилась в