– Хорошо, – сказал он. – Пусть будет так, как ты считаешь нужным, госпожа. Но позволь ребенку еще только одно: чтобы он ушел спокойно, а я сохранил бы свою честь. Разбуди его и позволь в последний раз увидеть любимого отца. Надеюсь, я не слишком много прошу?

Она не колебалась ни секунды.

– Нет, не слишком. – Подошла к ребенку. Осторожно вынула из его тела иглы и отложила в сторону, в специальную мисочку. Ребенок мгновенно проснулся, открыл глаза… и застонал!

Его тело вновь побледнело, он стал на глазах худеть, словно шарик, из которого выходит воздух. Действительно, его время уже подходило к концу.

– Господин мой, – старушка опустилась на колени у его постели, – прибыл гость. Слуга твоего отца. Кентаро, Дух.

Конэко с трудом приподнялся на локтях, потом свесил тонкие ножки с помоста, коснулся ими земли островка. Посмотрел на Кентаро. О чудо, не испугался, хотя Дух и представлял собой жалкое зрелище – потрепанные доспехи, засохшая и потемневшая кровь, пятнающая их голубизну; лицо заросшее и суровое.

Воистину великая сила дремала в этом слабеющем теле.

– Я по… помню тебя, господин… хотя почти терял сознание там, в Зале Предков, среди огня… и крови… но я помню тебя.

Кентаро опустился на колени у ног мальчика.

– Господин, – начал он, – меня послал твой отец, великий Нагата Фукуро. Он беспокоится о тебе. Он хотел тебя увидеть… в последний раз. Но сейчас я знаю, – он поднялся и взглянул с жалостью в глаза ребенка, – знаю, что это невозможно. Госпожа Тишина… объяснила мне, что ты должен совершить.

Ребенок погрустнел.

– Да, – ответил он, – она объяснила. Я отдам жизнь за того человека… хана… но мой отец, мой любимый отец… – Он вздохнул. – Мне очень жаль, что он меня не увидит.

– Он тебя нет, господин, – Кентаро взглянул на старушку, – но, возможно, ты бы смог его увидеть. Перед тем, как выполнить свое предназначение.

Конэко глубоко вдохнул. Повернул голову к старушке.

– Госпожа? Это и впрямь возможно? Я мог бы увидеть своего отца в водном зеркале?

Госпожа Тишина низко поклонилась.

– Твоя воля – приказ для меня, о Немертвый!

Она сделала широкий жест ладонью. Поверхность воды задрожала, образ на ней изменился.

Кентаро подошел к мальчику, помог ему удержаться на ногах. Ребенок был худым как скелет, таким легким, что, казалось, самый слабый порыв ветра унесет его в голубую даль. Опершись на сильную руку верного Духа, Немертвый Конэко подошел к берегу островка и взглянул вниз, на поверхность озера.

По его щекам потекли слезы.

Нагата Фукуро тоже умирал. В водном зеркале отражалась его комната, освещенная рядами ламп и свечей. На постели лежал, укрытый голубым кимоно, украшенным тройной волной клана, великий даймё. Его лицо еще более исхудало со дня последней встречи с Кентаро, конечности напоминали просто обтянутые кожей кости. Госпожа Мэйко была рядом с ним, стирая со лба кровавый пот. Рядом на коленях стоял тоже бледный, но гораздо более сильный шомиё Кицунэ Хаяи.

Кентаро присел рядом с плачущим ребенком.

– Твой отец пожелал увидеть тебя в последний раз, – шепнул он на ухо мальчику. – Он так любит тебя, что послал меня и Хаяи на край света, чтобы найти тебя. Я спускался в самые темные долины и взбирался на самые высокие вершины… по его приказу.

Мальчик не отрывал взгляда от поверхности воды и образа на ней. Фукуро едва дышал. Каждый вдох был победой, каждое дрожание ладони – предвестником конца. Но Конэко был уверен, что даже сейчас, в свои последние мгновения, умирая на ложе болезни, великий Нагата Фукуро, даймё некогда могучего клана, думал только об одном.

О своем ребенке.

– Господин Кентаро?

– Да, о Немертвый?

Кровавый пот. Ладонь Мэйко в человеческой ржавчине.

Голубое кимоно с моном клана.

Точно такое же, как на плечах мальчика.

– Я готов отдать жизнь, – сказал он, а потом шепнул несколько слов в самое ухо Кентаро.

Дух встал, все еще сжимая дрожащего ребенка.

– Наш господин готов, – сказал он старушке.

– Пусть же свершится, – ответила она и поклонилась так низко, что ее бледный лоб коснулся земли.

Конэко все смотрел на сцену в пруду. Еще раз взглянул на Кицунэ, на госпожу Мэйко, наконец, на своего отца. Закрыл глаза.

– Я ухожу! – прокричал он с силой.

И упал в объятия Духа. Неживой.

Кто-то мог бы ожидать, что небо прошьют молнии, день станет ночью, а ночь днем. Что гора Теншин задрожит в своих основаниях, тучи расступятся и сами боги обратят свои лица к монастырю Сунбай, в котором только что закончил свой земной путь маленький Немертвый.

Но ничего подобного не произошло. Мальчик просто обмяк в руках Кентаро. Дух поднял его и подошел к помосту. Госпожа Тишина также поднялась с колен и вместе с воином уложила маленькое тельце господина Конэко обратно на помост. Нежно и с любовью погладила волосы ребенка, закрыла ему веки. Потом подошла к озерцу, сделала медленный широкий жест, вызывая образ из комнат хана.

И задрожала.

– Нет! – шепнула она. – Нет!!!

Великий Шугис-хан был мертв.

Она нервно махнула рукой еще раз. Поверхность вскипела, настолько резким был приказ Госпожи Тишины.

И она увидела новую картину.

Господин Фукуро открыл глаза. Был в сознании, смотрел на Мэйко и своего верного шомиё. Задвигались его губы.

– Мой сын? – спросил он. – Мой сын уже вернулся?

Да, он был по-прежнему стариком… но стариком крепким, полным жизни. Минуту назад стоял у врат смерти… теперь же выглядел так, будто готов тут же сесть на коня и завоевать весь Ниппон.

Госпожа Тишина отвернулась от пруда, взглянула на Кентаро. В ее глазах кипела буря, по щекам текли крупные слезы.

– Хан мертв! – зарычала она. – Немертвый отдал жизнь…

– Отдал жизнь… за своего отца, – спокойно ответил Кентаро.

– Это ты! Это все твоя вина!!! – закричала сквозь рыдания старуха. – Ты приносишь вред всем, с кем сталкиваешься, всем! Ты снова это сделал! Мог спасти Ниппон! В одной руке ты держал судьбу островов, в другой – свои собственные приземленные потребности… и, как всегда, ты выбрал себя! Себя!

– Я ничего не выбирал! Я только дал ребенку возможность в последний раз увидеть своего отца! В последний раз! Это была его воля, Немертвого! Его воля и его право!

– Глупец! Мы могли спасти нашу родину!

– Каким образом? Отбирая у того, кто должен был ее спасти, у маленького ребенка, свободу воли?! Разве не так поступают мангуты? Разве не отбирают у нас возможность решать самим за себя? Мы не победим их таким способом… не победим, превращаясь в них!