class="p1">Расстаться с Аланом было ужасно трудно. Мы по-прежнему хранили нашу тайну, и никто, кроме Мелани, не знал о наших с ним отношениях. Это было сделано, чтобы обеспечить нашу с Джереми безопасность.

Даже папеньке я не назвала имя настоящего отца моего сына. Тетушка Жозефина закатила истерику, заявив, что меня теперь не пустят ни в один приличный дом, и что если я откажусь от титула герцогини де Трези, то она «знать меня не знает». Отец отнесся к моим словам куда спокойнее. Он поцеловал меня в лоб и сказал, что для него главное – мое счастье, и если подобные неразумности делают меня счастливой, то значит так тому и быть.

Я должна была прибыть в Камрию, как только Алан станет свободным – тогда он сможет представить меня как свою невесту и, наконец, назвать Джереми своим сыном. Он оставил подле меня барона Дюваля, с которым мы быстро поладили и стали настоящими друзьями.

Я несколько раз встречалась с Эдит Лурье – девушка пребывала в расстроенных чувствах, считая себя дочерью убийцы. Я пыталась убедить ее, что сама она ни в чем не виновата, и что именно ее участие может помочь спасти невиновного человека. Эдит, к ее чести, не отказалась пересказать подслушанный ею разговор и ее величеству, что и было сделано в моем присутствии. Эльзар Восьмой в ответ на это долго молча, но всё-таки вынужден был заявить, что «генерал Дюплесси, возможно, невиновен».

Продолжалась и наша дружба с королевой Лилиан, хотя всякий раз, встречаясь с ней, я чувствовала себя виноватой – она делилась со мной сокровенными мыслями, а я вынуждена была скрывать то, что касалось, в том числе, и ее интересов. Я не знала, сможет ли она относиться ко мне с прежней теплотой, когда узнает о нас с Аланом, но пока предпочитала об этом не думать.

Сейчас мы ехали с ней к герцогу Дюплесси, который вышел на свободу только накануне. Поскольку Лилиан официально всё еще была женой короля Камрии, она не могла позволить себе приехать в дом к мужчине без надлежащего сопровождения.

– Ах, Джейн, я не представляю, как я смогу рассказать ему обо всём! – руки ее, сжимавшие шелковый платок, дрожали. – Я так перед ним виновата!

– Перестаньте мучить себя, ваше величество, – я послала ей ободряющую улыбку. – В этой истории вы пострадали едва ли не больше всех. Просто скажите его светлости правду. Уверена, он всё правильно поймет.

Но она покачала головой:

– Он никогда не простит меня, Джейн. Он слишком гордый для этого.

Но я не готова была с ней согласиться:

– Он вас любил, а может быть, и до сих пор любит. И у него есть сын! Он должен об этом знать.

Они приняли нас вдвоем – генерал и его матушка. На меня герцогиня смотрела с приязнью, на королеву – почти с испугом. Наверняка она знала, сколько горя принесла ее сыну любовь к дочери короля.

Сам Дюплесси тоже заметно волновался. За время, проведенное в тюрьме, он похудел, и на лице его будто стало больше морщинок.

– Ваше величество! Ваша светлость! Благодарю за оказанную честь.

Поскольку королева молчала, ответила ему я:

– Мы хотели лично убедиться, ваша светлость, что вы уже свободны и пребываете в добром здравии.

Он сдержанно улыбнулся:

– Я признателен вам, ваша светлость, за деятельное участие в моей судьбе. Матушка рассказала мне, сколь много вы сделали для моего освобождения.

К Лилиан он не обратился, но я видела, с каким трепетом он смотрел на нее, как ждал ее слов. Я не знала, осталась ли у него любовь к королеве, но то, что он не был к ней равнодушен, было несомненным.

– Ваше величество, я думаю, вам не стоит оставаться здесь дольше, – его дрогнул, когда он это произнес. – Я – не тот человек, с которым вы можете позволить себе общаться, не нанеся вреда своей репутации.

И в этот миг он думал не о себе, а о ней.

Лилиан всё еще молчала, и я боялась, что мы так и уедем, не сделав того, ради чего приехали, когда королева сделала несколько шагов вперед и, оказавшись рядом с Дюплесси, вдруг опустилась перед ним на колени.

Он вздрогнул, сильно побледнел.

– Что вы делаете, ваше величество?

– Я приехала, чтобы попросить у вас прощения, ваша светлость! За то, что предала вас десять лет назад. За то, что проявила слабость и позволила его величеству нас разлучить.

– Ваше величество, прошу вас! – поскольку она не поднималась, он тоже опустился на колени.

Так они и стояли друг против друга, пожирая друг друга глазами. Я отступила к дверям, намереваясь выйти, но герцог попросил:

– Ваша светлость, прошу вас, останьтесь. Ее величество скоро пожалеет о своем порыве – вы должны ее удержать.

Но Лилиан воскликнула:

– Нет, Леонард, я не пожалею! Я слишком долго поступала так, как должна, не сообразуясь с собственными желаниями. Позвольте мне хоть ненадолго почувствовать себя свободной.

– Но, ваше величество, ваш супруг…

Королева закрыла глаза и выдохнула:

– Мы с его величеством начали бракоразводный процесс.

– Что? – дернулся генерал. – Но как такое возможно? Зачем, Лилиан?

Я видела, что в нем боролись два желания – обнять ту, которая всё еще (теперь я понимала это) была ему дорога, или заставить ее одуматься.

– Этот брак изначально был ошибкой. Нам с Аланом хватило мужества это признать.

– Но ваш сын, ваше величество! Как вы могли не подумать о нём?

Я напряглась, понимая, что именно сейчас она должна будет сказать ему самую главную для него правду. И она ее сказала.

– Это не сын его величества, Леонард. Эдмон – ваш сын!

Герцог не успел сказать ничего в ответ, потому что старая герцогиня вдруг вскрикнула, и мы все бросились к ней.

Ее светлость плакала и всё мотала головой, будто не веря в то, что только что услышала.

– Матушка!

– Ваша светлость!

Ее мутноватые глаза смотрели то на королеву, то на сына.

– Значит, у меня есть внук, ваше величество? О, прошу вас, только не говорите, что я ошиблась? Я уже не чаяла дождаться внуков от Леонарда и боялась, что так и умру, не увидев его счастливым.

Она сразу поверила королеве и, кажется, сразу простила ее. Неожиданная радость сделала слишком мелкими все былые обиды.

– Да, ваша светлость, –