Пожалуй, раны, нанесенные как ее телу, так и душе, сделали то, чего не в силах оказались сделать годы молитв и волнений: она избавилась от угрызений совести по поводу Александры. Она вдоволь поплакала по Гликману, сознавая, что осталась совсем одна на белом свете, но одиночество среди зимней природы не беспокоило ее. Отставной капрал сделал ей предложение, но она отклонила его. Как выяснилось впоследствии, он делал предложение каждой встречной. Питер Гиллем приезжал сюда по крайней мере раз в неделю, и они иногда прогуливались час или два. Он главным образом рассказывал ей на безупречном французском о декоративном садоводстве – предмете, в котором у него были неисчерпаемые познания. Так проходила жизнь Остраковой. И жила она, ничего не зная о событиях, которые породило ее первое письмо к генералу.

– А вы уверены, что его действительно зовут Фергюсон? – протянул Сол Эндерби с акцентом кокни, вульгаризмом, недавно принятым английским высшим обществом в гостиных Бельгравии.

– Я никогда в этом не сомневался, – ответил Смайли.

– Он почти единственный, кто остался у нас от всей конюшни «осведомителей». Мудрецы ныне не терпят «наружки». Это антипартийно или как-то там еще. – Эндерби продолжал изучать пухлый документ, который держал в руке. – А как вас нынче звать, Джордж? Шерлоком Холмсом, преследующим беднягу старика Мориарти?Капитаном Ахабом, гоняющимся за большим белым китом? Кто вы все-таки?

Смайли молчал.

– Должен сказать, хотел бы я иметь врага, – заметил Эндерби, переворачивая несколько страниц. – С незапамятных времен ищу такого. Верно, Сэм?

– Днем и ночью, шеф, – с готовностью подтвердил Сэм Коллинз и в подкрепление своих слов адресовал хозяину улыбку.

«У Бена» являлось на самом деле задней комнатой укромной гостиницы в районе Найтсбридж, и трое мужчин встретились тут час тому назад. На двери значилось: «СЛУЖЕБНОЕ ПОМЕЩЕНИЕ. ВХОД ПОСТОРОННИМ ЗАПРЕЩЕН», а за дверью находилась передняя, чтобы оставить пальто и шляпу, и туалет, а дальше – это выложенное дубовыми панелями святилище, полное книг, пропитанное запахом мускуса, откуда, в свою очередь, можно пройти в огражденный стенами, украденный у парка сад, с прудиком, где плавали рыбки, и дорожкой, дабы походить и поразмышлять. Личность Бена, если таковой вообще существовал, затерялась в неписаных архивах мифологии Цирка. Но его обиталище осталось местом неофициальных встреч Эндерби, а до него – Джорджа Смайли и тайной территорией, на которой происходили совещания, более никогда не повторявшиеся.

– Я прочту еще раз, если не возражаете, – буркнул Эндерби. – У меня несколько замедленное восприятие в этот час дня.

– Думаю, это вообще-то небесполезно, шеф, – сказал Коллинз.

Эндерби передвинул вниз очки со стеклами полумесяцем, но лишь за тем, чтобы посмотреть поверх них, – по теории, которую Смайли хранил в тайне, стекла в них все равно были простые.

– Говорит Киров. Это происходит после того, как Лейпциг запустил ему под хвост осу, правильно, Джордж? – Смайли рассеянно кивнул. – Они все еще сидят в публичном доме без штанов, но уже пять часов утра, и девочки разошлись по домам. Сначала у нас тут Киров плаксиво произносит: «Как ты мог так поступить со мной! Я считал тебя своим другом, Отто!» – говорит он. Ей-Богу, не того выбрал! Затем идет его заявление, плохо переведенное на английский. Они пришли к соглашению – я правильное слово употребляю, Джордж? Всякие «гм» и «ох» опущены.

Правильное ли он употребил слово или нет – на это Смайли не дал ответа. Возможно, этого от него и не ждали. Он сидел в кожаном кресле совсем неподвижно, не сняв коричневого твидового пальто, наклонившись и сцепив на коленях руки. У локтя его лежала расшифровка слов Кирова. Вид у него был осунувшийся, и Эндерби потом скажет, что ему показалось, будто Смайли соблюдал диету. Сэм Коллинз, начальник Оперативного отдела, щегольски одетый мужчина с темными усиками, вечно готовый вспыхнуть улыбкой, сидел буквально в тени Эндерби. В свое время Коллинз слыл в Цирке человеком жестоким, которого годы оперативной работы научили презирать ханжество пятого этажа. Теперь же он из браконьера превратился в лесничего и заботился о своей пенсии и своей безопасности, как раньше заботился о своей агентурной сети. Он сидел с намеренно бесстрастным лицом, выкуривал до половины коричневые сигареты, затем тушил их в потрескавшейся морской раковине и все это время смотрел глазами преданной собаки на Эндерби, своего хозяина. А Эндерби, прислонившись к боковине французского окна, как силуэт на фоне яркого света на дворе, ковырял в зубах спичкой. Из левого рукава его пиджака торчал шелковый платок, он стоял, выдвинув вперед одно колено и слегка нагнувшись, точно в ложе, отведенной для членов клуба в Аскоте. В саду, на лужайке, тонким газом лежали хлопья тумана. Эндерби откинул голову и отодвинул от себя документ, словно читал меню.

– Поехали. Я – Киров. «Когда с семидесятого по семьдесят четвертый год я занимался финансами в Московском Центре, в мои обязанности входило выявлять неточности в отчетах резидентов и призывать виновных к ответу». – Он умолк и снова посмотрел поверх очков. – Это было до того, как Кирова назначили в Париж, верно?

– Абсолютно верно, – живо подхватил Коллинз и обернулся на Смайли, ища поддержки, но не получил ее.

– Я просто составляю разработку, понимаете, Джордж, – пояснил Эндерби. – Просто выстраиваю в ряд. У меня нет ваших серых клеточек.

Сэм Коллинз ослепительно улыбнулся в ответ на такое проявление скромности со стороны шефа.

А Эндерби продолжал:

– «В ходе проведения таких крайне щекотливых и конфиденциальных расследований, которые иногда приводили к наказанию больших чинов Московского Центра, я познакомился с начальником независимого Тринадцатого управления разведки, подчиненного Центральному Комитету партии, – человека этого в Центре знали только под его кличкой – Карла. Это женское имя – говорят, так называлась первая агентурная сеть, которую он курировал». Верно, Джордж?

– Во время гражданской войны в Испании, – пояснил Смайли.

– Это было большое ристалище. Так, так. Продолжаем: «Тринадцатое управление – самостоятельная организация в Московском Центре, главной обязанностью которой является вербовка, обучение и заброс в фашистские страны глубоко законспирированных тайных агентов, известных также под названием „кроты“... и т.д... и т.д... и т.д. Часто „кроту“ требуется немало лет, чтобы найти свое место в намеченной стране, прежде чем он активно включится в разведработу». Призрак этого чертова Билла Хейдона. «Обслуживают „кротов“ не обычные резидентуры, а представитель Карлы, как его именуют, – обычно это человек военный, который днем работает в качестве атташе посольства. Этих представителей отбирает лично Карла, и они являются элитой... и т.д... и т.д..., пользующейся особым доверием и свободой, каких не имеют другие офицеры Центра, а также возможностью разъезжать и деньгами. Поэтому они являются предметом зависти всех остальных сотрудников Службы».

Эндерби сделал вид, что ему нужна передышка.