– «И кто покатит вверх камень, к тому он воротится», – заметил он с удовлетворением, хотя не ясно было, относил ли он это на собственный счет или на счет Кирова. – Расскажи-ка нам и остальное, приятель, а не то я сообщу Карле, что ты мне уже рассказал, говорит маленький Отто своей мухе. Иисусе, вы правы, он действительно держал Кирова за горло.

Желая несколько притушить страсти, Сэм Коллинз вставил:

– Я думаю, то, что сказал Джордж, довольно точно совпадает с тем, что указано на странице два, шеф, – сказал он. – Тут, где Лейпциг ссылается на «наши разговоры в Париже». Отто повернул нож Карлы в теле Кирова – это несомненно. Верно, Джордж?

Но Сэм Коллинз все равно что говорил из соседней комнаты – столь мало внимания двое других обратили на его слова.

– Лейпциг также располагал еще и письмом Остраковой, – добавил Смайли. – Оно не слишком хорошо характеризовало Кирова.

– Еще одно, – вымолвил Эндерби.

– Да, Сол?

– Четыре года, верно? Прошло целых четыре года с тех пор, как Киров сделал первый подход к Лейпцигу. И вдруг он принялся обхаживать Остракову, добиваясь того же. Четыре года спустя. Вы намекаете на то, что он все это время ходил вокруг да около с тем же поручением от Карлы и ни на йоту не продвинулся?

Ответ Смайли оказался на редкость бюрократическим.

– Можно только предположить, что Карла снял свое требование, а потом его возобновил, – официальным тоном ответил Смайли, и Эндерби не стал на него нажимать.

– Суть в том, что Лейпциг спалил Кирова и сообщил Владимиру об этом, – возобновил свой монолог Эндерби и снова растопырил пальцы, приготовясь считать. – Владимир посылает Виллема в качестве курьера. Тем временем в московском хозяйстве Карла либо почувствовал неладное, либо Михель донес ему – скорее, последнее. Так или иначе, Карла вызывает Кирова домой под предлогом повышения по службе и подвешивает его на крючок. Киров довольно быстро во всем сознается. Тогда Карла пытается засунуть зубную пасту обратно в тюбик. Убивает Владимира, когда тот идет на встречу с нами, вооруженный письмом Остраковой. Убивает Лейпцига. Устраивает ловушку старухе и допускает промашку. В каком же он сейчас настроении?

– Сидит в Москве и ждет, чтобы Холмс или капитан Ахаб явился и выручил его, – произнес своим бархатным голосом Сэм Коллинз и закурил новую коричневую сигарету.

Эндерби это вовсе не развеселило.

– Тогда почему Карла не выроет свое сокровище, Джордж? Почему не перенесет его в другое место? Если Киров рассказал Карле все то, что рассказал Лейпцигу, первым делом Карле следовало бы замести следы!

– Возможно, сокровище не передвигаемо, – предположил Смайли. – Возможно, у Карлы нет выбора.

– Но было бы полным безумием сохранять зтот банковский счет!

– Полным безумием было использовать такого дурака, как Киров, – с необычайной резкостью бросил Смайли. – Безумием было позволить ему вербовать Лейпцига, безумием было подпускать его к Остраковой, безумием было считать, что, убрав трех человек, он ликвидирует утечку. Поэтому предположения о наличии здравого смысла отпадают. И почему они должны существовать? – Он помолчал. – Карла, судя по всему, верит в то, что делает, иначе Григорьев не сидел бы все еще в Берне. А, насколько я понимаю, он, как вы говорите, там? – Он бросил взгляд на Коллинза.

– На сегодняшний день он прочно там сидит. – Коллинз осклабился своей неизменной улыбочкой на все случаи жизни.

– В таком случае перевод счета в другой банк едва ли был бы логичен, – заметил Смайли. И добавил: – Даже для сумасшедшего.

«И странное дело, – как потом – каждый в отдельности – говорили Коллинз и Эндерби, – все высказывания Смайли словно рождали в комнате ток холодного воздуха: сами не понимая каким образом, они переместились в сферу более высоких норм человеческого поведения, в которых совсем не разбирались».

– Так кто же эта его таинственная дамочка? – без дальних околичностей спросил Эндерби. – Кто стоит десять косых в месяц и всей его чертовой карьеры? Кто вынуждает его прибегать к помощи недотеп вместо обычных головорезов? Должно быть, незаурядная штучка.

* * *

Опять-таки останется тайной, почему Смайли не дал ответа на этот вопрос. Возможно, это объясняется лишь его решением держаться неприступно, а возможно, мы столкнулись с упорным нежеланием прирожденного агента открывать куратору что-либо, не имеющее существенного значения для их сотрудничества. Решение Смайли, безусловно, объяснялось какой-то философией. В душе Смайли считал, что уже ни перед кем не должен отчитываться, кроме самого себя, – зачем же вести себя так, будто дело обстоит иначе? «Эти нити ведут их всех в мою жизнь, – вполне возможно, рассуждал он. – Зачем же вручать концы моему противнику, чтобы он мог манипулировать мной». Опять-таки он мог предположить – и, по всей вероятности, не без оснований, – что Эндерби не хуже его знал все перипетии прошлого Карлы, в противном случае в его распоряжении был целый отдел Изучения Советского Союза, который копал бы всю ночь, пока не нашел требуемых ответов.

Так или иначе Смайли держал свое мнение при себе.

* * *

– Джордж! – наконец призывно воскликнул Эндерби.

Над ними совсем низко пролетел самолет.

– Весь вопрос в том, хотите ли вы получить товар, – произнес в ответ Смайли. – Вряд ли что-либо еще представляет большой интерес.

– Значит, не видите! – воскликнул Эндерби, убирая спичку изо рта. – О, я, конечно же, хочу заполучить его, – продолжал он так, будто это лишь половина дела. – Хочу заполучить Мону Лизу, и председателя Китайской Народной Республики, и будущего победителя Ирландского кубка. Хочу увидеть Карлу сидящим на раскаленной сковороде в Саррате и выплевывающим историю своей жизни следователям. Хочу, чтобы американские Кузены многие годы ели из моих рук. Хочу доиграть до конца, конечно же, хочу. И все равно это не снимает меня с крючка.

Но Смайли почему-то совсем не беспокоила ситуация, в которой находился Эндерби.

– Брат Лейкон, я полагаю, познакомил вас с реальностью? С тем, что у нас стагнация и так далее, – осведомился Эндерби. – С тем, что у нас молодой, идеалистически настроенный кабинет, разрядка, приправленная горчичкой, разглагольствования об открытом правительстве и все такое прочее? Что надо покончить с рефлексами, выработанными «холодной войной»? С тем, что под каждым диваном в Уайтхолле, особенно под нашим, пытаются вынюхать заговор консерваторов? Рассказал он вам об этом? Рассказал, что предполагается начать еще одну чертову англо-большевистскую мирную инициативу, которая должна быть насажена на петли к Рождеству?

– Нет. Нет, об этом он мне не говорил.

– Ну так вот, кабинет готовит такую штуку. И мы не должны эту инициативу подрывать и т.д. и т.п. Учтите, те же самые люди, которые бьют сейчас в барабаны мира, поднимают страшный вой по поводу того, что мы ничего не делаем. Очевидно, в этом есть какой-то смысл. Они уже сейчас запрашивают нас, какую позицию займут Советы. Неужели так было всегда?