Когда дело доходит до секса, мы оба проявляем такую гибкость, скорость, изобретательность. В считанные секунды получаем доступ к телам друг друга.

Я кричу, когда Бойка насаживает меня на свой член. В новой позиции это ощущается настолько острее, что меня едва ли не сразу первыми волнами дрожи накрывает. Двигаться не приходится, Кир все делает сам. То поднимая меня, то опуская. На каждом движении издаем удивительно схожие звуки. На подъеме охаем и мычим, во время спуска стонем. Бойка – грубее, я – громче. Сплоченно, как один организм, движемся к пику. Я щедро окутываю его член соками своего удовольствия, он меня все сильнее распирает. Пульсируем вместе. Будто перекликаемся плотью – сжимаю я, он сказу же ответными спазмами отзывается.

Хорошо, что я на таблетках, потому как ближе к финалу все и вовсе выходит из-под нашего контроля. Голые инстинкты и безумное желание близости управляют. Взлетаем одномоментно. Вместе. На вершине цепенеем и рассыпаемся искрами.

– Ты еще помнишь себя до меня? – спрашиваю многим позже, когда сил, чтобы ласкать друг друга, уже не остается. Бойка опустил сиденье, и я лежу на нем. По обыкновению, скольжу ладонью в его волосах. – Я себя без тебя не помню.

– Я тоже, родная. Ты всегда внутри.

– Всегда навсегда?

– Всегда навсегда.

Морщусь и улыбаюсь. Потому что верю ему. Какие бы трудности нас не тормозили, в конечном итоге мы будем вместе. Потому что иначе не можем. Ни он, ни я.

– Расскажи мне, чем ты занимаешься?

– Все время работаю, – тихо отзывается Кир.

– Много заказов берешь?

– Угу.

– Машину хочешь?

Молчит, но недолго.

– Нет. Машину потом. Когда-нибудь.

– А на что копишь? – не могу сдержать любопытства.

Мне все, что касается Бойки, интересно. Хочу слушать его. Знать все мысли, желания, планы.

– На тебя.

Такой ответ удивляет.

– На меня? И как это понять?

– Так и понять, Центурион. Тебя хочу.

– Я – твоя, – незамедлительно заверяю я.

Бойка застывает, стопорит дыхание, а потом горячо выдыхает мне в ухо.

– Когда я в следующий раз спрошу, ты ко мне переедешь? – спрашивает, выдавая такие эмоции, от которых у меня все внутри до боли сжимается. – Я всему научился. Франкенштейн подтвердит.

Я смеюсь.

– Никак не могу представить вас вместе. Как вы уживаетесь?

– Приходи… Приходи в гости. Посмотришь.

– О-о-о… А можно, что ли?

– При старике можно.

– Приду!

– Ты не ответила на мой вопрос, – по голосу слышу, что сложно дается ему это напоминание. Но не отступает. Это же Бойка. – Когда все у меня будет, позову тебя, переедешь?

– Конечно, перееду, – выдыхаю, как все самое особенное, ему прямо в ухо. – Конечно. Перееду, Кир.

Он снова замирает.

А пару секунду спустя крепко-крепко стискивая меня, находит мое ухо:

– Я тебя люблю.

– А я тебя. Люблю, – отвечаю тем же особенным способом.

Клянусь… и до рассвета ее целую.

© Кирилл Бойко

– Кирилл, иди, помоги мне, – доносится из кухни голос Франкенштейна.

Жму «сэйв», закрываю крышку ноута и поднимаюсь. Мысленно сам себя одергиваю. Надо как-то прекратить, пусть и за глаза, называть так старика. Я, конечно, сволочь, но совесть тоже имею. Достаточно того, что чувак позвал меня к себе жить. Ко всему, за это время я действительно многое понял. Курочкин – мировой мужик. Со своими загонами, безусловно. Но у кого из нас их нет?

– Что делать? – спрашиваю, останавливаясь на пороге.

Неловкость между нами, походу, только с моей стороны сохраняется. Однако это не потому, что я не ценю, просто в силу характера тяжело гнуться в дугу и как-либо выслуживаться.

– Видишь эти орехи?

– Естественно, – хриплю я.

– Их нужно наколоть и почистить, – привычно, на одной ровной волне выдает указание, как рекомендацию. Поджимаю губы и киваю, принимая «любезно» протянутую Курочкиным странную металлическую штуку. Машинально рассматриваю ее. Спрашивать, как пользоваться – западло. В принципе, вроде как догадываюсь. Голова, слава богу, работает. – Я делаю опару на тесто, – сообщает между тем старик. – Хочу к приходу Вари испечь рулеты. С маком и с орехами.

Я никак не комментирую. В принципе Курочкин и не ждет. Так обычно и проходит наше общение – он говорит, я слушаю, по надобности периодически киваю или отпускаю какой-то односложный ответ.

– Варя любит сладкое, – сообщает Фр… старик, гремя мисками.

Я выдаю свою самую частую реакцию – киваю. Сам же ловлю себя на мысли, что не осведомлен. Ну, то есть, наверное, так и есть. Если подумать… Она часто употребляет какую-то кондитерку или шоколад. Просто я… Я на этом не фокусировался.

– Она любит улун, – выдавливаю из себя, внося какой-то вклад в этот диалог.

– Отлично, – бормочет довольно. – У меня, есть. Заварим.

Только в перспективе этот процесс, а у меня в ноздрях уже стоит специфический запах. В голове мутно становится. Пару дней прошло, а я снова тоскую. Блядь, конечно, тоскую. Она только в общагу вошла, я чуть не завыл, как псина, и не начал драть дверь. Периодами перед самим собой все еще стыдно за эту хуйню, однако остановить я ее не могу.

– Хорошо, что ты пригласил Варю, – продолжает Курочкин, когда я, приноровившись, раскалываю первый орех. Что мне в нем больше всего нравится, при разговоре он никогда не таращиться мне в рожу. Всегда как будто тупо о ерунде болтает, занимаясь какой-то более важной работой. Выкупаю, что фишка стреляная, но все равно благодарен за нее. – Варя – хорошая девушка. И ты неплохой парень. Ладно, Ренат Ильдарович… – тут стоило бы вставить после тире: «псих». Но старик, конечно, никогда подобного не скажет. Пауза красноречивая. Умеет орудовать без слов. – Но как же Валентина Николаевна? Она казалась мне рассудительной женщиной.

– Она ничего не решает, – сухо выговариваю я. Раньше на этом бы и закончил. Но тут вдруг не могу остановиться. – Ирод полностью подмял. Настолько внушаемая, что на Варю срать, – в конце этой речи так тяжело выдыхаю, словно десятку километров пробежать пришлось.

Черед Курочкина кивать – замечаю это краем глаза. Мы по-прежнему просто бок о бок занимаемся этой кулинарной херней.

– Чем же отец давит на тебя? – впервые задает этот вопрос.

Очевидно, что долго собирался. И не праздное любопытство это, сейчас понимаю. А еще месяц назад, конечно же, воспринял бы в штыки. В очередной раз признаю: ловкач старик.