Они же нас опять своими десятинами опутают! Они же растут быстрее, чем я да и семья моя что-то заработать успеем, даже если все голодать будем! Выкупите вы у этих мироедов долги наши сейчас, а уж мы с вами лучше расплатимся! Не выдайте иноземцам! Не погубите!

Зашумели люди, и то правда! Вроде бы и не стоит так своих наказывать, чтобы чужакам в неволю отдавать да на нищету обрекать! Они же вон и долю товаров своих по совести распродали, да и так натерпелись за сей поход.

— Я денег дам сколько смогу, — прокричал Малота. — А вы зимой со мной по соседям возничими пойдёте, с доли своей и расплатитесь! Кто согласен?

Вышло несколько человек, Малота из них людей себе подобрал, грекам их долг отдал. Другие купцы тоже так сделали. Кузнецы некоторых в работу зазвали, гончары, плотники побогаче, Прядота в стороне не остался, тоже как мог за своих людей порадел. Осталось пятеро, за которых не смог никто заплатить. Тогда старейшины, посовещавшись, сказали слово своё, что выкупят они долги этих людей у греков, а взамен эти пятеро ворота на тыне и пристань починят, на что они быстро и согласились.

Получили греки деньги свои, раскланялись улыбаясь:

— Теперь мы видим, что по чести народ ваш живёт, а потому хотим тут пока остаться. Может помощь какая нужна от нас будет, так мы завсегда её вам окажем.

На том и закончилось вече в Речном, а народ ещё долго обсуждал все решения, что там приняты были. Кто говорил, что всё правильно, кто спорил, что нет, а греки решили людей нанять да дом себе построить. Только мало кто к ним в работу стремился, а потому вынуждены были они цену за работу поднять. Спроворили им хоромы, расплатились они честно да стали с разными большими людьми разговоры вести. С купцами о торговле и товарах, с воеводой о войнах и власти, со старейшинами о том, как в других землях всё хорошо устроено. И задумывался воевода — а почему он должен старейшин слушаться да у купцов и старейшин деньги на дружину выклянчивать? А купцы макушки чесали — почему это они должны своим дешевле продавать, чем чужим, и в долг без роста давать? Старейшины, хоть и хмурились, но тоже думы разные передумывали — почему это они, старейшины, да какое-то вече слушать должны? Разве не они самые мудрые? Так и не нужно оно, это вече, только время отнимает.

Прошёл так год, другой начался, а за ним и третий минул. Сидел себе Ворон на своём суку да думы разные думал. И всё нерадостные были думы те. Из Речного к нему уже давно никто не приходил, только из Старого, да лесные не забывали. В Старом тоже на речных равняться стали всё больше и больше. Те торговлю развернули чуть не по всему окрестному миру, и к ним многие торговать приезжали, и сами они во все концы с торгом ходили, в общем, закрутилось всё, завертелось, и всё бы оно хорошо, да вот что-то неспокойно на душе у старого Ворона. Беда ещё ближе, кажется, подобралась. Лесные же сторонились такой жизни, никого к себе не пускали и держались старого порядка, потому их речные понемногу презирать начали. Лесные, мол, дикие, что с них взять? Но торг вели — и мехами, и воском, и мёдом, и кожами, вот только неохотно лесовики торговали, считали, что нельзя для наживы зверей бить. Уйдёт зверь, тогда не то что на торговлю, а и себе не хватит. Рысь к тому времени десятником сделался, и в воинской ватаге лесной уже восемь десятков воинов стало. Растёт городок, растёт и войско. Воевода Бравута всё старейшинам говорил, что маловато, надо бы ещё людей бою учить, но те сопротивлялись — так и дела делать некому будет, хлеб растить, борти искать, скот пасти, строить да ремеслом заниматься.

Как и обещали Рысь с Любляной, принесли они через три года Бельчонка к Ворону, снова показали. Мальчишка к тому времени уже и говорил вовсю, и знал многое для своего возраста, шустрый, любопытный. Всё ему понять надо, везде нос сунуть, всё потрогать да на вкус попробовать!

— Здрав будь, Ворон! — приветствовал его Рысь, и Любляна молча наклонила голову.

— И вам здравыми быть, люди добрые! Тебе, Люблянушка, вижу, одного дитя мало, скоро ещё одному жизнь подаришь! Разве с этим не навозилась, не умаялась?

— Так разве это дело какое? Это ж в радость всё! Как не радоваться, когда видишь, как он растёт, как на ножки становится, как первое слово говорит! Как не радоваться, когда он тебе помогать пытается да сказки твои слушает! Как не радоваться, когда он обнимет да прижмётся к тебе! А раз их двое будет, так и вдвое больше радости станет! Опять же, чем детей больше, тем старость краше.

— Твоя правда, — отвечал Ворон. — Когда дети в радость, так и растить их не в натугу. А вот помошниками они будут, если воспитаешь правильно. Но тут, думаю, вы справитесь. Теперь надо его лесу учить, реке, полю, языку звериному да с Духами знакомить. Воду и Солнышко славить, Землю и Небо чтить. Да чтобы не просто повторял, а саму суть понимать пытался. Тело развивать — сноровку и ловкость, да дыхалку крепить, чтобы схватывал всё на лету да запросто новое повторить мог. Учите учиться! Чтобы в любое новое сам вникать мог, любое полезное перенимать. Чтобы знания сам найти мог, да быстро, да нужные. Сказки сказывайте, чтобы образы правильные у него сложились, через них он потом всю жизнь на Мир смотреть будет, по ним оценивать и различать правду от кривды станет. С боевыми ухватками да приёмами, как это другие делают, не неволь, не его это пока. Его задача Мир понять! Ты не перечисления слушай, а суть пойми!

— Чего ж тут непонятного? Так и сделаем, Вещий.

— Хорошо! В семилетье опять приведёте. Там уже с ним говорить будем.

Ушло семейство, а Ворон опять за думы взялся. Вот ведь в Речном какие дела стали твориться? Греки семьи свои привезли да сородичей своих пригласили, те в Речном поселились и тоже стали деньги в рост давать да в дела вмешиваться. Прядота на вече вопрос поставил, что коли в граде может жить кто хочет, так он своих родственников из степи у себя поселит. Тесть Каркай давно хотел своего сына Чербея с родичами сюда отправить, уму-разуму набираться. Так почему одним можно, а другим