он только «да» и «нет» понимает? Так ничего почти и не вызнал. Назад убежал. А Ворону опять думы. Вот Прядота и со своими рассорился. Теперь в Речном вражда будет. А как из похода своего вернётся, так и вовсе возгордится, а другие обзавидуются. На следующий год за окрестные товары друг дружке горла перегрызут. Нет бы вместе, как раньше, торг вести, ремёсла развивать? Ан нет. Всё кажный себе хочет, да чтобы соседу не досталось. Старейшины тоже стали мзду брать за суд неправедный, не по дедовскому покону, что веками опробован. Ох, не к добру оно. Воевода их Горобой, хоть и молод, но похоже, в князья метит. Чтобы самому власть взять да под себя Речное подмять. А там глядишь и до Старого с Лесным доберётся. Тоже не к добру. Сейчас-то вроде не с чего ему просто так старейшин свергать, народ не поддержит. А вот коли случай представится, так не упустит его Горобой.

Чует Ворон кровь, да не в радость она ему. Потому, что кровь братьев литься будет. Три родственных народа в своей крови тонуть станут. Что же в том хорошего? Только вот подтолкнуть их к этому пока некому. Может о том и говорят события нынешние? Если так, то скоро этот подталкиватель объявится.

Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Зима прошла, на Комоедицу Марин костёр отпылал, с собой все горести и болезни забрав. Ледоход прошёл, и вода в реке спала. Отправился Прядота в свой великий поход, а остальные купцы локти кусали, что сами не додумались до того. Поэтому и несчастья разные походу пророчили. То говорили, что степняки их полонят. То — что проторгуются они за морем. Но тот лишь в бороду хмыкал да знай гребцов подгонял. В степи тесть его Каркан с воинами подошёл да вдоль берега проводил, ибо и дочка с мужем Стремиром с того торга долю имеет, да и своих товаров немало дал. Оно подстраховать всегда полезно. Всё у Прядоты удачно сложилось. И в столицу греческую за морем добрался без потерь, и сторговал всё аж в три раза дороже, а не в два, как поначалу думал. Меха так вообще с пятерной прибылью получились, да и то расхватали их почти сразу. Пришла пора домой возвращаться. Морем прошёл, рекой через степь осталось, а там ещё чуть по лесам — и дома! То-то злости у купцов низовых будет! Никто с таким размахом дела ещё не делал! Они ж от зависти лопнут! — улыбался в бороду Прядота, поглаживая тюки с купленным товаром.

Так и лето к концу подошло, в Лесном Любляна малышом разродилась, Рыся несказанно порадовав, ибо хоть и ждали его, да когда сам он вот тут ножками сучит да родителям улыбается, оно и по-другому всё. Рысь всё это время от жены не отходил — и про походы рассказывал, и удалью жену дивил, и подарками тешил, и ласки дарил, да о природе много интересного поведал. Родившегося малыша Солнцу Даждю показал. Земле-Матушке представил. Ветру, Дождю да Воде-Государыне потрогать дал. Те нового человека за своего признали, беречь, хранить да помогать ему обещали, коли сам по правде жить будет. Настала пора к Дубу его нести да с Вороном потолковать. Собрались они да на осенних Дедов в заповедную дубраву и отправились.

— Здрав будь, Ворон!

— И вы здравы будьте!

— Вот, к тебе с сыном припожаловали. Обещал ты сказать, что дальше нам с ним делать надлежит?

— Знаю, что делали вы всё, как сказано было. И вот новое задание вам. Будет сын ваш теперь действиям на возникшие чувства учиться. Как научите, так и жить станет. На страх — то ли убегать, то ли замереть, а может, треснуть тому страху промеж ушей, чтобы не пужал больше. На красоту — восторгаться, равнодушно смотреть, в товаре оценивать или испоганить вовсе? От того и ясно станет, кем будет он в жизни своей. Ты не перечисления слушай, а суть пойми!

— Да понял! Чего ж не понять? — ответил Рысь. — Учиться он будет, что делать, когда на события — нужные заложенные чувства появляются. Кем хотим его видеть, такой набор действий и надо закладывать. С именем что скажешь?

— Раскутай и покажи мне его

Любляна уже неплохо понимала речь Ворона, поэтому несмотря на холод раскутала мальчишку, и улыбаясь, с гордостью показала Вещему. Малец с интересом глядел на большую чёрную птицу и не смущаясь попытался ухватить ручонкой за длинный клюв. Ворон клюв отвернул — не дался.

— Будет с него толк. Глаза серые, как железо в мороз. Страха к новому нет, это хорошо. Быть тебе в детстве Бельчонком. Через три лета, Рысь, приведёшь его ко мне снова.

— Скажи, Вещий, имя для чего человеку даётся? — спросила Любляна.

— Что же ты о сём раньше Родовида не спрашивала, когда он тебя на свадьбе новым именем нарекал?

— Не об том тогда думала, да и о себе оно как-то не думается — заведено так, и всё. А как сынок родился, так и думка прорезалась. Почему да как? Ты вот много о чём нам поведал, так нешто про имя не скажешь? Оно ведь тоже не просто так даётся?

— Не просто. Имя выделяет из множества. Вот идёшь ты по лесу, а вокруг берёзы растут, и все они — лес. А остановись около одной да имя ей дай. Потом всегда, мимо проходя, именно её замечать будешь. Именно — имённо… то есть по имени. Потому как для тебя она уже не просто часть леса, а существо, которое ты выделяешь, замечаешь, наделяешь какими-то свойствами, только ему присущими. Самого человека имя по жизни ведёт, силой наделяет, а после смерти в Яви память о нём держит да действовать тут помогает.

— А для чего отчество человеку?

— Ты же не как трава-однолетка росла. Тебя кто-то породил, вырастил, воспитал такой, какая ты есть. За отчеством весь твой род стоит, помощь тебе оказывает. Разве добро — не почтить их труд и заботу? Разве не достойны они упоминания? Опять же, почему людям не узнать, кто такую красоту породил и вырастил?

— Достойны! — улыбнулась Любляна!

— Благодарствую, Вещий! Прими дары наши! — поблагодарил Рысь.

Положил он Ворону кусок мяса, хлеба краюшку, да шкуру лисью рядом на сук повесил так, чтобы она старого от ветра и стужи прикрывала наподобие домика. Коли захочет, два шага шагнёт и спрячется. Сделав дело, молодые в Старое пошли, Таусень праздновать. А Ворон опять за думы принялся. Что ещё старому делать?

Прядота