– Кошелек или жизнь! – провозгласил он приглушенным – из-за шарфа – голосом.

Каркольф вскинула брови.

– И кому же все это так понадобилось?

Краткая пауза, во время которой тишину нарушал лишь плеск воды о камни внизу.

– Вы женщина? – В тоне грабителя прорезались чуть ли не извиняющиеся нотки.

– Если да, вы не станете меня грабить?

– Ну… э-э… – Грабитель как-то сник, но тут же вновь приободрился. – Все равно: кошелек или жизнь!

– Зачем? – поинтересовалась Каркольф.

Острие меча грабителя дрогнуло, как бы от неуверенности.

– Затем, что у меня имеется существенный долг перед… но это вас не касается!

– Нет, я имела в виду: зачем вам понадобилось предупреждать меня, вместо того чтобы тихонько пырнуть ножом, а потом обыскать труп?

Снова пауза.

– Пожалуй… я рассчитывал обойтись без насилия? Но предупреждаю, что готов на все!

Он был совершенным штафиркой. Грабитель этот, который попался у нее на пути. Случайная встреча. Вот и сомневайся после этого в том, что случай – подонок. По отношению к этому типу – наверняка.

– Да, сэр, – сказала она, – вы дерьмовый грабитель.

– Я джентльмен, мадам.

– Вы, сэр, уже мертвый джентльмен. – Каркольф шагнула вперед, подняв собственный клинок; лезвие из бритвенной стали, длиной в обычный шаг, устрашающе сверкнуло в свете лампы, падавшем из окна где-то сверху. Она никогда не давала себе труда упражняться, однако же, несмотря на это, более чем сносно владела мечом. И, конечно, с этим пентюхом ей не придется напрягаться. – Я нашинкую тебя…

Незнакомец метнулся вперед с немыслимой скоростью, лязгнула сталь, и не успела Каркольф подумать о том, что ей надо бы что-то сделать, меч вылетел из ее руки, звякнул о грязную брусчатку и, булькнув, упал в канал.

– Ах, – сказала она. Такой поворот событий менял все дело. Выходит, этот грабитель оказался не таким уж пентюхом, во всяком случае, когда дело коснулось фехтования. Это следовало учесть заранее. В Сипани ведь все не то, чем кажется.

– Давайте деньги, – потребовал он.

– Потрясающе. – Каркольф вынула кошелек и бросила его в стену, надеясь, что грабитель отвлечется и она сможет проскочить мимо. Увы, он с поразительной ловкостью поймал кошелек на лету, и острие меча вернулось на прежнее место, не позволяя Каркольф удрать. Вернулось и осторожно прикоснулось к бугорку на боку куртки.

– А что у вас… здесь?

Это и называется из огня да в полымя.

– Ничего, совершенно ничего. – Каркольф попыталась отвлечь грабителя фальшивым смешком, но этот корабль уже уплыл, и она, к великому сожалению, не находилась на его борту, точно так же, как не находилась на борту того треклятого корабля, который покачивался у причала, готовясь отплыть в Тонд. Она попыталась пальчиком отвести лезвие от груди. – А теперь, знаете ли, у меня имеется очень важное дело, так что…

Ее слова прервал негромкий треск распарываемой куртки.

Каркольф заморгала.

– О-о… – И режущая боль в ребрах. Меч, оказывается, не только куртку распорол, но и ее самое. – О-о! – Расстроенная до глубины души, она опустилась на колени; кровь сочилась между прижатыми к боку пальцами.

– О… о нет! Простите. Я, вправду… вправду не хотел повредить вам. Я хотел, всего лишь… понимаете ли…

– О! – Из разрезанного кармана выпало его содержимое, уже немного испачканное в крови Каркольф; выпало и покатилось по мостовой. Тонкий сверток около фута длиной, замотанный в крашеную кожу.

– Мне нужен врач, – произнесла Каркольф самым выразительным голосом «ах-я-совершенно-беспомощная-слабая-женщина». Великая герцогиня часто упрекала ее в том, что она переигрывает, но если не вложить драматизма в такую вот ситуацию, то когда же его вкладывать-то? Как-никак ей, кажется, на самом деле требовался врач, а кроме того, оставался шанс, что грабитель наклонится, чтобы помочь ей, и она сможет пырнуть гада ножом в харю. – Умоляю вас, помогите!

Он явно заколебался, круглые глаза раскрылись еще шире. Вся история определенно зашла куда дальше, чем он рассчитывал. Но приблизился он лишь для того, чтобы поднять добычу, не отводя от Каркольф блестящего острия своего меча.

В таком случае остается иная, пожалуй, еще более безнадежная попытка. Она собралась с силами, чтобы в ее голосе не прорывалась паника.

– Послушайте, заберите деньги, желаю, чтобы они принесли вам удачу. – На самом деле Каркольф никакой удачи ему не желала, а желала ему поскорее оказаться в могиле и сгнить там. – Но для нас обоих будет куда лучше, если вы оставите этот пакет!

Его рука остановилась в воздухе.

– Почему же? И что в нем такого?

– Не знаю. Мне приказано не открывать его!

– И кто же вам приказал?

Каркольф поморщилась.

– Этого я тоже не знаю, но…

Куртис взял пакет. Естественно, взял. Пусть он идиот, но ведь не настолько. Он схватил пакет и дал деру. Естественно, дал деру. А как иначе-то?

Ощущая, как сердце трепыхается где-то возле самого горла, он промчался по переулку, перескочил через подвернувшуюся на пути бочку, споткнулся, рухнул, чуть не напоровшись на собственный обнаженный меч, растянулся ничком, угодив лицом в кучу мусора и набрав полный рот чего-то сладковатого, поднялся на ноги, отплевываясь и ругаясь, испуганно оглянулся…

Никто за ним не гнался. Только туман, извечный туман, извивавшийся и переползавший с места на место, как живое существо.

Он сунул пакет, ставший теперь на ощупь липким, под рваный плащ и захромал дальше, потирая ушибленную задницу и продолжая отплевываться от гнилостно-сладковатого вкуса во рту. Не сказать чтобы это было хуже, чем его сегодняшний завтрак. Пожалуй, даже лучше. Учитель фехтования когда-то говорил, что по завтраку можно определить, что представляет собой человек.

Он набросил на лицо волглый капюшон, пропахший луком и отчаянием, отцепил кошелек от меча, убрал оружие в ножны и, выскользнув из переулка, смешался с толпой. Негромкий звук столкнувшихся гард пробудил в нем множество воспоминаний. Об обучении и турнирах, о блестящем будущем и лести толпы. Фехтование – это верный путь наверх, мой мальчик! В Стирии обитают истинные ценители, они любят своих фехтовальщиков, там ты сколотишь состояние! Прекрасные времена, когда он одевался не в лохмотья, не радовался, если ему перепадали от мясника жалкие обрезки, не грабил людей, чтобы жить. Он скорчил рожу. Ограбить женщину! Разве это жизнь? Он снова украдкой оглянулся. Неужели он убил ее? По его спине пробежали мурашки от ужаса. Это всего лишь царапина. Что, и вправду всего лишь царапина? Но он же видел кровь. Ради всего святого, пусть это будет всего лишь царапина! Он потер лицо, как будто рассчитывал стереть и это воспоминание, но оно прилипло накрепко. То, чего он сначала и представить себе не мог, а потом уверял себя, что такое с ним никогда не случится, а еще позже – что это был единственный раз, и больше никогда… – все это мало-помалу превратилось в его повседневное бытие.