Отец помог мне взобраться на повозку, и мы молча покатили к главным воротам замка.

При виде башен, в том числе башни с часами, я едва не пустила слезу. Сколько воспоминаний было связано с ними, воспоминаний приятных и не очень о днях, которые я провела в замке Сфорца. Когда-то я не могла смотреть на эти башни без содрогания. Сегодня же я едва не расплакалась, зная, что больше никогда их не увижу. Дни моего ученичества в Милане пролетели слишком быстро, и все же за это короткое время я прожила целую жизнь, я любила, я смотрела в лицо смерти.

О боже, неужели мне придется вернуться домой в мою маленькую деревню, где меня ожидало безрадостное будущее — унылая комната в доме отца или брата, или, может, замужество без любви, и никакой возможности творить шедевры, о чем я всегда мечтала?

Мне стоило немалых усилий не расплакаться. Вскоре мы оказались в небольшой, но чистой комнате, которая в течение последних нескольких дней служила обиталищем моей матери. Я нехотя выразила восхищение ее смелостью — как-никак, она в одиночку добралась до Милана, причем, для этого она даже не стала переодеваться в мужское платье. Кто знает, вдруг у нас с ней гораздо больше общего, чем я привыкла думать.

По требованию матери я первым делом сбросила с себя мужской костюм и переоделась в одно из ее платьев. Мои пальцы путались в лентах и кружевах, с которыми я в последний раз имела дело несколько месяцев назад, когда была переодета служанкой Катарины. Наконец увидев меня в женском наряде, мать расплылась в довольной улыбке, хотя и покачала укоризненно головой при виде коротко стриженных волос.

— Что ж, придется потерпеть, пока они отрастут снова! — воскликнула она. — А соседям мы скажем, что, пока ты путешествовала, у тебя была лихорадка, и волосы пришлось остричь.

Позже тем же вечером, после вечерней трапезы, какой у меня не было вот уже несколько дней, я устроилась на лежаке в углу комнаты. Было довольно странно слышать не храп подмастерьев, а мерное дыхание родителей. Я дождалась, когда оба уснули, и лишь тогда дала, наконец, волю слезам, оплакивая Константина, оплакивая Тито, оплакивая себя. Чтобы заглушить рыдания, я зарылась лицом в подушку, — не хотелось, чтобы их услышал кто-то посторонний. Впрочем, на следующее утро мои опухшие от слез глаза говорили сами за себя.

Как ни странно, мать не стала высказываться по этому поводу. Вместо этого она помогла наложить чистую повязку на больную ногу, а когда я оделась, причесала мои короткие локоны.

— Какие чудные волосы, — вздохнула она, проводя по ним гребешком, как будто я была маленькой девочкой. — Мои собственные всегда были редкими и тусклыми. Не понимаю, и как только у тебя поднялась рука обрезать такую красоту? Но ничего, подождем, пока они вновь отрастут.

Закончив меня причесывать, мать протянула мне небольшое зеркало, чтобы я полюбовалась на ее работу. Я с удовольствием отметила, что несмотря на покрасневшие от слез глаза, выгляжу довольно неплохо. Мать вплела мне в волосы короткие ленты, а на затылке приколола, собрав складками, небольшую вуаль. Нижняя часть вуали свисала свободно. Два верхних конца мать спрятала под небольшую шапочку, так что глядя на меня можно было подумать, что под ней скрывается аккуратно уложенная коса.

— Синьор Луиджи будет горд меня видеть, — пробормотала я, убирая зеркало в сторону. Мне вспомнилось, как я в последний раз маскировала коротко остриженные волосы чужими локонами, которые он ловко вплел в мои собственные, чтобы я стала похожа на горничную.

К этому моменту вернулся мой отец. Пока мать колдовала над моей прической, он вышел по своим делам. Увидев, что мы с матерью стоим бок о бок, он просиял.

— А, Дельфина, ты также хороша, как и твоя мать! — воскликнул он. В ответ на его слова мать нехотя улыбнулась. — Ты готова вернуться в замок? — спросил он меня, тут же посерьезнев.

На мое счастье, отец настоял, чтобы мать осталась дома.

— Пусть наша девочка спокойно попрощается со своими друзьями, — заявил он все тем же суровым тоном, каким разговаривал с ней в мастерской.

Мать лишь всплеснула руками, однако спорить не стала, хотя по плотно сжатым губам я поняла, какие слова ждут моего отца, когда рядом никого не будет.

Почти всю дорогу до замка мы хранили молчание. Отец — потому что, похоже, не знал, что сказать. Я — потому что боялась снова расплакаться. На коленях у меня, аккуратно сложенная, лежала коричневая туника подмастерья. Почему-то мне казалось, что вернуть ее назад будет труднее всего. Мои пальцы сжимали привычную грубую ткань, как будто я была ребенком, который вцепился в любимую игрушку и ни за что не желает с ней расставаться.

Дорога до замка показалась мне бесконечной, и в то же время пролетела чересчур быстро. Когда мы, наконец, доехали до мастерской, я поняла, что не могу заставить себя встать с места. Заметив мою растерянность, отец пожал мне руку.

— Понимаю, тебе боязно видеть своих друзей, но если ты этого не сделаешь, то будешь потом жалеть до конца своих дней, — произнес он с теплотой в голосе. — Однако поверь мне, тем из них, кто тебе по-настоящему друг, все равно, кто ты: девушка или юноша.

Закусив губу, я кивнула, протянула руку, чтобы он помог мне спуститься на землю. Дверь в мастерскую была открыта, чтобы внутрь проникал теплый ветерок, и до моего слуха донеслись знакомые голоса подмастерьев. Все еще сжимая в руках тунику, я собралась с духом и переступила порог, чтобы посмотреть на них в последний раз.

Первым мое присутствие заметил Паоло. Вскоре и другие ученики уже смотрели в ту же сторону, что и он. Разговоры моментально стихли. Все как один уставились на меня. Еще бы! Ведь они впервые видели меня той, кем я была на самом деле. Я тоже смотрела на них и вскоре к своему ужасу поняла, что не могу подобрать нужных слов. Я была уже готова развернуться и бежать вон из мастерской, когда Давид с улыбкой на лице сделал шаг вперед.

— А вот и ты, наконец-то! И главное, ты даже еще более хорошенькая, чем я предполагал! — произнес он и отвесил галантный поклон. — Я польщен, что имел честь познакомиться с вами, синьорина. А еще я должен честно признаться, что мне будет недоставать моего друга Дино, чье место вы теперь заняли.

— Мне тоже будет его недоставать, — призналась я, смахивая слезу. — И еще я буду страшно скучать по всем вам. Прошу вас лишь об одном — не держите на меня зла за этот обман. Я всей душой хотела учиться у мастера, и могла сделать это, лишь став юношей.

— Тебе нет причин просить прощения, — заявил Давид, и голос его как всегда был полон теплоты и участия. — Ты просто доказала, что ничто не способно остановить тебя на пути к мечте всей твоей жизни. И неважно, кто ты — Дино или Дельфина — главное, что у тебя есть талант. Думаю, другие подмастерья будут стараться подражать тебе.

— Погоди, значит ли это, что я должен переодеться девушкой? — с притворным ужасом воскликнул Витторио, вставая со своего места у верстака. — Если так, боюсь, из меня никогда не получится великий художник.

Остальные подмастерья рассмеялись его шутке, тем самым нарушив царившую до этого момента гнетущую тишину. Один за другим все поднялись с мест и встали рядом с Давидом, и вскоре я уже оказалась в кольце веселых юношей. Все разом заговорили, перебивая друг друга.