Томас с восхищением посмотрел на нее. Эта женщина была ходячей энциклопедией.

— Миссис Ковингтон, вы просто прелесть, — заявил он.

Покраснев, она пробормотала что-то про интерес к подобным вещам, появившийся в детстве.

— Но как трудно держать все это в голове! — воскликнул Томас. — Многие ученые отдали бы все за такую память.

— Вы говорите совсем как профессор Дагенхарт, — отмахнулась от его комплимента миссис Ковингтон. — Я уже тридцать лет рассказываю ему такие истории, и он неизменно относится ко мне как к дельфийскому оракулу. Когда проведешь в каком-то месте всю свою жизнь, узнаешь его вдоль и поперек, только и всего. Конечно, я много читала. Не нужно быть профессором, чтобы любить книги.

— Я учился у профессора Дагенхарта. В Бостонском университете.

— Вот как? — удивилась миссис Ковингтон, оглядывая его с ног до головы так, словно видела впервые в жизни.

— Я его плохо знал, и он постоянно исчезал, чтобы приезжать сюда.

— Каждое лето. — Миссис Ковингтон кивнула. — Он стал неотъемлемой частью института, первым из тех, кого я знала, обзавелся ноутбуком. Теперь у него новая модель, но он постоянно оставляет ее в читальном зале, как правило забыв даже выключить. Похоже, его нисколько не беспокоит, что компьютер могут украсть. Даже не знаю, как к нему относиться. То ли его принципы достойны восхищения, то ли он страшно заблуждается. Мне больно такое говорить, и, наверное, это звучит как глупая сентиментальность, но, полагаю, сейчас мир стал значительно хуже, чем когда я была молодой.

— Откуда профессор Дагенхарт знаком с Эльсбет Черч?

Какое-то мгновение миссис Ковингтон была в недоумении. Затем до нее дошло.

— С писательницей! Да, он с ней знаком, а как же! Полагаю, они сошлись через Даниэллу.

— Блэкстоун? — удивленно спросил Томас.

— Да, — небрежно бросила миссис Ковингтон. — Они знакомы уже много лет.

— Близко?

— Мистер Найт, я вам сказала, что сплетни терпеть не могу. По-моему, вы хотели услышать о Хэмстед-Маршалл-Парке.

— Да, — подтвердил Найт, быстро меняя тактику. — Это место можно рассматривать как своего рода святыню?

— В каком смысле? — Она снова стала резкой и хищной.

— Не знаю, — сказал Томас, пытаясь подобрать подходящие слова. — Есть в его истории что-либо такое, что могло бы внушать… не знаю… ностальгию, поклонение, какое-нибудь сильное чувство личного характера?

— Наверное, тут можно вспомнить историю графа и его любви, — задумчиво проговорила миссис Ковингтон. — Еще есть легенда, связанная с особняком эпохи Тюдоров, хотя в ней, вероятно, не содержится ни капли правды.

— Какая легенда?

— Она ничем не подкреплена. Вероятно, это лишь местная вариация на тему событий, произошедших где-то в другом месте…

— Ваше стремление к исторической точности должным образом отмечено, — сказал Томас. — Что это за легенда?

Миссис Ковингтон подалась вперед, и ее глаза вспыхнули ярче. Дело было не только в том, что она была польщена любопытством Томаса. Женщину взбудоражила возможность еще раз рассказать эту историю заинтересованному слушателю.

— Как я уже говорила, особняк эпохи Тюдоров был построен для Томаса Парри, — начала она. — Говорят, поместье ему подарила сама королева Елизавета и, возможно, это была награда особого рода Как вам известно, Елизавета своим положением в значительной степени была обязана тому обстоятельству, что считалась королевой-девственницей. Этот полезный политический образ восходил к греческой и римской мифологии — Артемида и Диана, богини луны — и, что гораздо важнее, к иконографии католицизма. Формально страна была протестантской, однако перемены произошли совсем недавно, и даже у тех, кто принял новую религию с радостью, в старой осталось много такого, что вызывало ностальгическую тоску. Поэтому Елизавета представила себя вроде как венценосную деву Марию. Тем самым она аккуратно привязала свою светскую власть к божественному праву, что защитило ее от недовольства подданных, которые предпочли бы, чтобы ими правил мужчина.

Конечно, вопрос девственности во многом объяснялся нежеланием Елизаветы передать власть над Англией в руки иностранца. Если бы она вышла замуж, то королевство перешло бы в собственность ее супруга, а поскольку Англия в то время воевала со всеми католическими государствами Европы, это означало бы катастрофу. Так что можете себе представить, как это повредило бы образу Елизаветы, если бы стало известно, что в действительности она вовсе не девственница и, больше того, у нее уже был ребенок.

Томас молча смотрел на нее, захваченный напряжением повествования, а женщина не умолкала:

— Хэмстед-Маршалл-Парк был подарен Елизавете ее братом Эдуардом Шестым в тысяча пятьсот пятидесятом году. Когда на престол взошла ее сестра-католичка Мария, Елизавету содержали под домашним арестом в Хэтфилд-Хаузе и Бишэмском аббатстве, неподалеку от Хэмстед-Маршалла, где жил Томас Хоби, великий переводчик. Это было в середине пятидесятых годов. Легенда гласит, что как-то ночью одну пожилую акушерку подняли с постели в ее лондонском доме, усадили в карету и отвезли в Хэмстед-Маршалл. Там таинственный вельможа приказал ей помочь с родами одной молодой знатной даме. В камине был разведен огонь, акушерке вручили все инструменты, необходимые в ее ремесле. Ей было строго-настрого наказано проследить за тем, чтобы с матерью ничего не случилось. Конечно, вы должны помнить, как часто в те времена женщины умирали при родах, в основном из-за кровотечения, которое акушеркам не удавалось остановить. Однако в данном случае молодая дама успешно прошла через мучительное испытание, и счастливая акушерка приняла здоровую девочку. — Тут миссис Ковингтон нагнулась к самому столу, широко раскрыла глаза. — Но безымянный вельможа приказал повитухе бросить младенца в огонь!

Томас не мог оторвать глаз от пожилой женщины.

— Акушерка подчинилась?

— У нее не было выбора. Заливаясь слезами, она позволила, чтобы новорожденную сожгли прямо у нее на глазах. Затем ей дали выпить кубок вина, чтобы успокоить нервы, после чего отвезли обратно в Лондон, приказав никому не говорить ни слова. Через несколько дней акушерка умерла — разумеется, ее отравили, — однако она все-таки успела кое-кому шепнуть, что молодой матерью была принцесса Елизавета.

Посмотрев Томасу в глаза, миссис Ковингтон откинулась назад и отпила глоток чаю, удовлетворенная его откликом.

— Но вы считаете, это неправда? — спросил он, разрывая напряжение.

— Есть кое-какие проблемы с датами, — сказала миссис Ковингтон, снова становясь профессионально отрешенной. — Если Елизавета забеременела до того, как взошла на трон, то отцом ребенка, скорее всего, был верховный адмирал сэр Томас Сеймур, дядя юного короля Эдуарда. На сей счет ходили упорные слухи. Есть документы, позволяющие предположить, что этот вопрос серьезно изучался. Какая-то доля правды тут определенно имеется. Однако Сеймур впал в немилость и был казнен в тысяча пятьсот сорок девятом году. Если легенда верна, то все должно было произойти до того, как Елизавета получила в подарок этот дом, прежде чем ее поместили под домашний арест по приказу сестры. Полностью исключить такой вариант нельзя, потому что прежде дом принадлежал мачехе Елизаветы Екатерине Парр, так что она могла там гостить, но, боюсь, правду мы уже никогда не узнаем. — Женщина опять подалась вперед, улыбнулась так, что все ее лицо полностью изменилось, и добавила: — Сногсшибательная легенда, вы не находите?