Какое-то жуткое мгновение ему казалось, что он промахнулся. Там просто ничего не было. Затем его отчаянно мечущиеся пальцы нащупали металлический край, и он вцепился в него, словно слоненок Дамбо в свое перышко.[43]

«Вот только Дамбо на самом деле не нуждался в этом перышке, ведь так? Сравнение плохое. Потому что ты без пера превратишься в мокрое пятно на каменных плитах, в сорока футах внизу».

Как всегда, очень к месту.

Все же Томас едва не рассмеялся вслух. Его лицо было расплющено о холодный камень, он по-прежнему опасно балансировал на четырехдюймовом выступе, но это показалось ему настоящим триумфом. Еще мгновение, и Найт начал медленно продвигаться к углу, что означало необходимость отпустить раму.

Томас подозревал, что этот упор на самом деле нисколько не помогает ему сохранять равновесие. Ощущение устойчивости, рожденное прикосновением, существовало исключительно у него в сознании. Если отпустить раму, ничего не изменится.

«Хорошо, Дамбо, давай проверим…»

Томас крепко держался правой рукой за угол, и это помогло. Описывая поворот, он снова порадовался, как же правильно поступил. У него ни за что не получилось бы завернуть за угол, оставаясь спиной к стене. Оказавшись с другой стороны, он увидел заветную цель прямо перед собой, всего в каких-нибудь десяти футах. Крышу покрывал древний замшелый шифер, из нее торчал ряд печных труб. Осталось совсем немного. Потом, и в этом не было никаких сомнений, он обязательно найдет эту водосточную трубу, которой так недоставало на башне, или, быть может, вьющийся по стене плющ в духе Ромео и Джульетты. Если плющ будет достаточно старым, то окажется ничуть не хуже лестницы…

Снизу донесся громкий стук.

Томас вздрогнул от неожиданности, и это резкое движение едва его не погубило. С трудом удержав равновесие, он посмотрел вниз. Сейчас Найт находился как раз над крыльцом. Управляющий только что вышел из дома и захлопнул за собой входную дверь. Если бы Томас сорвался, то упал бы прямо на него.

Найт застыл. Затем, сраженный новой мыслью, он посмотрел вниз, туда, где на дорожке стояла машина управляющего. Если она развернута передом к дому, то управляющий, садясь в нее, повернется лицом к башне, и тогда Томас пропал.

Темно-синий «ягуар» был повернут к дому передом.

Понимая, что у него есть всего несколько мгновений, Томас, забыв об опасности, быстро двинулся вдоль выступа. Спрыгнув на круто задранные листы шифера, он пополз на четвереньках вверх, не оглядываясь назад. Когда Найт добрался до конька крыши, где торчали трубы, и перекинул ногу, какой-то камешек, который он случайно задел, скатился по шиферу, отскочил от водослива и со звоном ударился о ветровое стекло стоявшей внизу машины.

Перевалившись через конек, Томас вцепился в шифер, прячась за ближайшей кирпичной трубой. Однако в этот день не он первый искал здесь укрытие. Громко каркая, с крыши поднялась ворона, лихорадочно хлопая крыльями, вспарывая воздух черным клювом и когтями. Скользнув перьями по лицу Найта, она закружила у него над головой.

Отпрянув назад, Томас спрятал лицо на груди, опасаясь, что ворона на него набросится.

Внизу управляющий перевел взгляд от камешка, ударившего по ветровому стеклу, на кружащую в воздухе ворону и крикнул:

— Пошла прочь, проклятая!

Затем, не заметив Найта, сидящего у него над головой на корточках на манер химеры-горгульи, он сел в «ягуар» и уехал прочь.

Томасу потребовалось не больше двух минут, чтобы разыскать самую удобную дорогу вниз. Как оказалось, это была труба кухонной печи. Ступенчатое сооружение из кирпича спускалось вдоль стены, к ней очень кстати примыкала чугунная водосточная труба. Распластавшись на животе, Найт подполз по листам шифера к трубе и осторожно спустился. По сравнению с обезьяньими выкрутасами на башне последний этап был детской забавой.

Забрав кусачки, Томас направился через поле обратно к стоянке перед замком, по пути очищая одежду от мха и паутины. Ему было жарко, он вспотел, весь был покрыт пылью и грязью. До сих пор Найт этого не замечал, но пальцы и ладони, сжимавшие металл и камень, горели огнем. Руки и колени у него были ободраны во время последней пробежки на четвереньках по шиферной крыше, но он выбрался из дома целый, невредимый и никем не замеченный. Еще никогда прежде ему не было так приятно ступать по земле.

Томас взглянул на часы. Ему нужно было поторопиться, чтобы встретить Куми в аэропорту.

Когда Найт вошел в гостиницу, хозяйка встретила его в дверях. Ее взгляд медленно скользнул по его выпачканной одежде и грязному лицу. Томас смущенно провел ладонью по брюкам и куртке, но чище они от этого ничуть не стали.

— У вас гостья, — сказала миссис Хьюз. — В гостиной. Впредь постарайтесь быть у себя, когда вас навещают. Она ждет почти целый час.

Она?

— Извините, — пробормотал Томас. — Я никого не ждал.

— Однако она здесь, — продолжала хозяйка.

Это было сказано как осуждение, хотя Найт не понимал, в чем его вина.

Миссис Хьюз развернулась, собираясь идти, и вдруг поинтересовалась:

— Вы будете чай?

— Не знаю. Все зависит от того, кто пришел ко мне в гости.

— Твоя жена, — сказала Куми, остановившись в дверях гостиной. — Самолет из Японии прилетел раньше времени. Я утром сделала пересадку в аэропорту Гатвик…

Томас бросился к ней, заключил в сокрушительные медвежьи объятия, спрятал лицо в ее волосах.

— Да, миссис Хьюз, — с трудом выговорила Куми. — Чай будет очень даже кстати.

— Извини, что не велела тебе приезжать, — сказала Куми. — Ты ничем не мог мне помочь, а я… понимаешь, была в растерянности и злилась на тебя.

— Конечно, — согласился Томас. — Тебе поставили такой страшный диагноз… Я хочу сказать, ты заболела и…

— У меня нашли рак, — заявила Куми. — Ты должен научиться произносить это слово вслух. — Найт кивнул, но промолчал, а жена продолжила: — В общем, мне понадобилось какое-то время, чтобы разобраться со всем одной. Извини. Это было глупо и эгоистично.

— Я тебя прекрасно понимаю, — произнес Томас. — От меня все равно не было бы никакого толку. Я… я очень переживал за тебя.

— Тем не менее было бы неплохо, если бы ты находился рядом. Но ты же меня знаешь, Том. Я самодостаточна до неприличия.

— Так что мы имеем? — спросил Томас.

Он удивился слову «мы», сорвавшемуся у него с языка. Оно прозвучало как-то легкомысленно, неправильно, но Куми, похоже, ничего не заметила.

— Мне повезло, что опухоль заметили так рано, — сказала она, и на какое-то мгновение у нее в глазах появилось затравленное выражение, безотчетный ужас, проступивший наружу, но тотчас же скрывшийся.