Но самым загадочным конвертом в папке был тот, на котором красовались две надписи: «Фирма» (чернилами) и «Генри Моргану» (карандашом). Грета уверяла, что она, несмотря на любопытство, не смеет вскрыть это письмо. С другой стороны, она не хотела отправлять конверты в Париж. В такие времена никому нельзя доверять. Почта тоже могла забастовать.

Этого для Генри оказалось достаточно — завершив свои парижские дела, он вернулся в Стокгольм как раз к похоронам. Дезертир возвратился после пяти лет изгнания. Игра была окончена, Генри перебесился, стал взрослым мужчиной и был готов заняться чем-нибудь серьезным.

Сотни тысяч людей собрались в американском Вудстоке, чтобы заявить о том, что по-прежнему являлось некой контркультурой, ответом западному обществу, его агрессивному империализму и ментальному колониализму. Швеция не отставала, и в семидесятом году состоялся первый фестиваль на Йердет. Те, кто слушал музыку и праздновал, лежа на одеялах в траве, в палатках и наскоро сооруженных хижинах, возможно, помнят очень странного человека, который расхаживал среди палаток и продавал сборник стихов. Одет он был как пират: шарф поверх длинных волос, повязка на глазу, грязная тельняшка до колен. Человек был пьян и обкурен, но стихи свои читал наизусть без запинки.

Сборник назывался «Фасадный альпинизм и другие хобби», автором значился Джон Сильвер. Имя старого пирата, разумеется, было псевдонимом Лео Моргана. Он никому не объяснял, почему выпустил сборник «самиздатом» и под псевдонимом. Может быть, потому, что стихи были недостаточно высококлассными, — а может быть, потому, что такой сборник казался ему более опасным и ядовитым, чем издание от «истеблишмента».

«Фасадный альпинизм и другие хобби» нельзя назвать ни хорошей книгой, ни образцом «политической поэзии» — это собрание текстов выявляет прежде всего многочисленные сложности, возникающие при создании «плакатных» стихов; удачных стихов в ней немного.

Заглавное стихотворение «Фасадный альпинизм и другие хобби» прославляет Гарольда Ллойда вкупе с другими людьми, в разных ситуациях рисковавшими жизнью, — людьми, чье мужество беспрерывно подвергалось испытаниям. Самый высокий американский небоскреб обнаруживается в Боливии, и по нему все быстрее и быстрее поднимается герой — пока не добирается до самого неба. Здесь подразумевается Че Гевара — сопоставление его с комиком Гарольдом Ллойдом, пожалуй, не самая удачная находка, но в стихотворении есть какой-то драйв, особая потаенная сила, связывающая строки. Текст читается на едином дыхании. А это дорогого стоит.

Самое удачное стихотворение сборника называется «Джон Сильвер, пират, поэт, марка сигарет».

Медленно кури сигареты, камрат.

Может быть, это последняя пачка.

Тихо пой свои песни, камрат.

Они не заставят нас замолчать.

В этом походе у нас нет карты,

На этой местности нет командиров.

Ничьи слова не обладают чистотой приказа.

Стороны света всегда как на войне,

Стороны света не бывают вертикальны.

Мы постигаем и Бога, и дьявола,

Не зная, где находимся сами.

Лео Морган, он же Джон Сильвер, прибегает к магии тайного послания. Строфы отчасти напоминают слова и фразы, которые бойцы движения Сопротивления и повстанцы использовали в качестве пароля: вопросы, ответы и утверждения должны быть произнесены особым образом, известным только посвященным. Все стихотворение представляет собой длинное заклинание, и некоторые из этих ритмичных строк в определенных кругах вскоре превратились в крылатые фразы. «Стороны света не бывают вертикальны,» — эти слова можно было увидеть на стенах мужских туалетов университета в начале семидесятых.

Джон Сильвер остался неузнанным, его называли и «невнятным анархистом», и «воинственным пацифистом». Говорили о Д'Аннунцио и Гинзберге, и эти противоречивые отзывы лишний раз свидетельствуют о том, как сложно определить поэтический стиль Лео Моргана.

Лично я считаю, что Лео — возможно, в процессе самоизучения, — провел наконец границу между личностью человека и его социальным статусом, разрешив таким образом проблему, мучившую его с того самого дня, когда он, еще ребенком, увидел красный аккордеон, прислоненный к камню на берегу. Отчетливо видно, как он, начав писать стихотворение, обращенное к товарищам по борьбе с целью ободрить и утешить их, уже через пару строф взвивается стаккато и путается в дебрях символов, вовсе не свойственных «плакатной поэзии». Это скорее Дилан-Коэн, чем Хилл-Брехт. Джо Сильвер мог прославлять Че Гевару и жертвенную, испепеляющую борьбу, но те, кто обвинял его в эгоизме и самоутверждающемся индивидуализме, не допускающем подчинения чему-либо, были по-своему правы.

Тот, кто был на первом фестивале у Йердет летом семидесятого года и не помнит странного пирата, продававшего стихи, возможно, припомнит группу «Гарри Лайм», которая выступала поздно вечером; некоторые именовали ее единственной истинно андерграундной группой в Швеции. Этот первый фестиваль у Йердет удался постольку, поскольку невысокое качество музыки компенсировалось задором и радостью исполнителей. Здесь руководила человеческая воля — иными словами, никто не мог помешать выступлению группы «Гарри Лайм». Группа просуществовала только один вечер, состояла она из Вернера Хансона и Стене Формана с гитарами, вокала и тамбурина Нины Нег, соло поэта Лео Моргана и ударника, которого мне не удалось идентифицировать. Группу создал Стене, когда узнал о готовящемся фестивале. «Гарри Лайм» выступили всего один раз — как настоящая экслюзивная супергруппа бескомпромиссных звезд, словно воссоединившиеся на один вечер «Битлз».

Однажды весной Стене — бывший «прови», прославившийся чудовищным, — позвонил Лео, чтобы узнать, как у него дела. Стене производил впечатление воскресшего Лазаря. Они не виделись и не общались несколько лет. Лео теперь жил у Генри, ибо деда вот уже два года не было в живых и Генри принял «командование» квартирой на Хурнсгатан. Лео изучал философию и за короткое, но заполненное событиями время смог наладить ритм собственной жизни.

Стене рассказал о готовящемся фестивале у Йердет и о том, что планирует создать группу — настоящую андерграундную группу. Работал Стене в одном из отцовских еженедельников под названием «Молния» — ныне закрытом — и следил за американскими журналами, где много писали о новой волне андерграундных групп. Стене считал, что Лео может написать несколько хороших текстов, «этаких интеллектуальных». Лео не стал отрицать того факта, что у него есть несколько готовых вещей.

Оставалась лишь одна загвоздка: надо было отыскать Вернера Хансона и Нину Нег. Лео полагал, что они живут в огромной квартире Стене на Карлбергсвэген, но на самом деле приятели пропали. Вернер и Нина переживали не лучшие времена.

Двумя годами ранее Нина дала отставку Лео, отправив его ко всем чертям. Это было весной шестьдесят восьмого, легендарной весной, когда весь мир был охвачен бунтом, а могущественные чиновники, короли, президенты и министры не смыкая глаз молили Господа о том, чтобы тот наказал этих непослушных студентов. Лео поступил в университет и стал изучать философию, Вернер поступил на другой факультет, и по каким-то загадочным причинам оба сдали первые экзамены, хотя ни один из них не прочитал ни одной лишней строчки. Тем более оживленными были дискуссии в кафе, где подвергали сомнению U-68, систему, способы производства и все, что вообще можно подвергнуть сомнению. Это было по душе Нине Нег. Она всегда интуитивно подвергала сомнению всех и вся. Ей не требовалось быть интеллектуалкой, она и не стремилась к этому.