Несколько месяцев спустя, когда мой уже «бывший» с наслаждением издевался надо мной, настойчиво подталкивая меня к больничной койке, Женя, наконец, побеседовал с ним по телефону... Их разговор длился почти час. После Женя спросил меня с огромным изумлением:

— Как ты жила с ним столько лет? Он же дистиллированный дурак.

Приведу только один эпизод из того разговора. Женя, призывая Шуричка вести себя по-мужски и не мотать мне нервы, сказал:

— Вы же мужчина, вы по определению в этой ситуации сильный. Будьте милосердны и благородны.

«Бывший» на это ответил так:

— С чего это вы взяли, что я — сильный? — причём, с какой-то даже гордостью. Женя просто обомлел.

— Я впервые в своей жизни встретил мужчину, который с большим удовольствием признаётся, что он — слабый, и потому имеет право на любые гнусные поступки в отношении женщины. О чём можно говорить с таким... человеком?

Тогда это была одна из доминирующих тем наших с Женей разговоров: какой он — мой бывший муж? С самого начала я горячо убеждала любимого, что Шурик — очень хороший, добрый, верный, дочку любит, а потому я не могу, не вправе делать ему больно. Он — порядочный, честный, заботливый... Не пьёт, по дому помогает, в магазины ходит, тяжёлое таскает... Это я всё его достоинства до посинения перечисляла. Да, говорила, не везёт ему никак, ну, не очень умственно силён, но ведь старается!

— Ну-ну, — бурчал Женя в ответ, хмуря брови. То, что случилось потом, после моего ухода от мужа, вывернуло всё наизнанку. Женя смотрел на меня, как на врушку и чуть не каждый день восклицал:

— Ты описывала мне совершенно другого человека! Разве тот, о ком ты мне говорила, может так поступать?

Господи, а я буквально сходила с ума от того, что, оказывается, ни чуточки не знала человека, рядом с которым прожила двадцать лет! Впрочем, впрочем... Довольно быстро пришло понимание, точнее — знание, что же на самом деле происходило, какая муха вдруг так сильно укусила «бывшего». Я очень хорошо была знакома с этой мухой...

...Словом, поехала я тогда домой из осеннего парка «спасать» бедного, обиженного, хворающего мужчинку. Дома спектакль продолжился: муж имел больной вид, держался за сердце, пил сердечные капли и, завернувшись в плед, всё время норовил прилечь. Я с виноватым видом ходила вокруг него, садилась поодаль и ежеминутно спрашивала:

— Ну, ты как? Ты что-нибудь хочешь? Тебе согреть чай? Тебе не плохо, нет?

Он вздыхал с драматичным видом и слабым голосом произносил:

— Да, мне надо... Тебя... Будь рядом... Посиди со мной...

Меня передёргивало. Но я шла к нему, садилась рядом, брала его за руку и, сжавшись в болезненный комок, терпела его прикосновения, столь теперь отвратные, невыносимые, тошнотворные...

А Женечка в эти часы бомбардировал мой компьютер в «аське», названивал каждые пять минут на мобильный, чуть не кричал от отчаяния и заклинал меня сейчас же, немедленно выйти из дома на улицу, куда он приедет за мной через четверть часа и увезёт навсегда.

Я поворачивала голову к мужу, видела страдальческое лицо, глаза, полные слёз, руку, прижатую к сердцу...

— Не могу, милый, любимый! Прости, это невозможно, — выдыхала я в трубку и давала «отбой». В ушах звенело «Я больше не могу-у-у!» — то ли моим, то ли его голосом, колени тряслись, руки покрывались липким холодным потом, а огромный, болючий ком в груди грозил разорваться, лопнуть к чёртовой матери, залить кровью, лимфой, желчью, затопить меня по самые уши, уже снаружи затечь в мой безмолвно орущий от боли рот, чтобы я, наконец, захлебнулась и подохла, чтобы освободилась от этого кошмара, который я уже не могла больше выносить, совершенно не могла... Я хотела умереть, несмотря на счастье, которое свалилось на меня — несмотря на Любовь. Я любила по-настоящему, я нашла своё счастье, но я была очень-очень несчастна.

...Где была моя дочь, моя Алиса? Помню точно, что в самые драматичные моменты её по счастью не бывало дома, не было рядом с нами. У неё уже вовсю клубилась подростковая жизнь, и она меньше и меньше обращала внимание на родителей. Тем более, что все последние годы картина в её глазах была неприглядной: мы с её отцом либо молчали, либо ругались. Вернее, я ругалась. В нашем доме было неуютно, невесело, скучно. Отчего же муж так не хотел отпускать меня? Отчего же он вцепился в меня мёртвой хваткой и не давал дышать? Отчего же грозил своей смертью, если я уйду? Эти вопросы мне не раз придётся задавать в последующие несколько лет Шуричку «и его команде», но ответа я так и не получу...

7 марта

Всё, кранты — сегодня совсем не смогла встать. То есть с утра заставила себя даже сделать зарядку — через силу. Помылась, намазалась кремами и — всё. Сил не осталось вообще. Легла и пролежала весь день, периодически засыпая. Тяжелое чувство внутри организма, голова совершенно дурная. Не способна ни на что. От истерики и воплей по этому поводу меня спасло только Женино присутствие. Я в полном отчаянии! Если завтра и послезавтра будет то же самое — соглашусь на больницу.

Позвонила Алисе, там царит полный маразм. Шуричек приехал вчера в наш бывший дом, где теперь хозяйничает дочь, и поставил замки на две комнаты. Она тут же научилась открывать их с помощью ободка для волос. Дал ей сто (!!!) рублей на жизнь, и она просится к нам поесть — у неё совершенно есть нечего. А он про это не знал? Дальше... Алиса едет на работу, берёт заработанные деньги и едет с работы домой... на такси, потому что был уже поздний вечер. Поэтому денег не остаётся на еду. Такое ощущение, что я попала в какой-то антимир, где всё делается в бреду и в большом маразме. Чем это кончится, одному богу известно. У меня самые нехорошие предчувствия. Только подальше от меня — чур меня, чур меня! Алиса, такая любимая и родная, становится всё более чужой и непонятной. Мне кажется, что отцу она прощает всё, как бы ни жаловалась на него. Ну и слава богу! У меня не осталось сил ни на что. Я больна. У меня нет физической возможности даже выйти из дома. Я боюсь завтрашнего утра. До ужаса боюсь...

Сегодня ночью меня насиловали — во сне. Их было много, и отчего-то они были мне знакомы, кажется, кто-то из детства. Помню кровь, грязь... Было не так уж страшно, но весьма противно.

Бедный мой Женечка! Он сегодня плакал из-за меня. Ненавижу себя за это ещё больше. Господи, разве я многого прошу? Всего лишь сил, физических сил!

Немножко посидела за компом и смертельно уже устала. Всё, пойду... Не знаю, смогу ли спать (днём же много спала), но пойду лягу. Ужасный день...

10 марта

Всё-то я делаю неуклюже... Вот завтрашний визит к Олечке в больницу: как всё сделать, чтобы было удобно и правильно и для Олечки, и для её мамы, и для меня? Казалось, придумала, а вроде всё выглядит как-то неуклюже. Будто я специально делаю не так, неправильно, нехорошо, как-то всех напрягаю... А ведь у меня самые лучшие намерения, но, конечно, с учётом моего поганого состояния. Вот это-то состояние и виновато: не объяснишь же каждому, что за полдня я потеряю все силы, и не будет возможности никого навещать... Ладно, как получится, так получится. В конце концов, главное, что я увижу Олечку и покажу ей, как она мне дорога и как я её люблю. А то, что Женя не пойдёт со мной, может, и к лучшему: он смущал бы нас с Олей в наших разговорах и, кроме того, как мне кажется, он очень смущал бы Олю: какая нормальная женщина хочет, чтобы её видели мужчины в «больничном» виде после операции?