Как считал Хайдеггер, мы «брошены» в мир, в окружение, которого мы себе не выбирали, и этот мир уже давно живет своей жизнью, а нам надо к нему как можно лучше приспосабливаться, усвоить его правила, выраженные прямо или косвенно, понимая, что мир полон «скрытого изобилия», которое нам в итоге неподвластно. Не существует ни врожденной человеческой природы, ни сущности человека, и сталкиваясь с этим отсутствием сущности, мы и усваиваем правила – когда они нужны, – мы также понимаем, что однажды умрем. Эти условия означают, что один из важнейших принципов жизни – решение, что мы есть продукт наших решений и действий в той же степени (если не большей), что и мыслей. Философия Хайдеггера во многом была посвящена идее интенсификации – тому, что живя интенсивнее, чем мы привыкли, как можно интенсивнее, мы ближе всего приближаемся к тому, что можно было бы назвать смыслом жизни.

С этим прямо связана его концепция Бытия. При переводах это слово обычно пишут с заглавной буквы, чтобы привлечь к нему внимание (в письменном же немецком все существительные пишутся с заглавной буквы). Соответствующее немецкое слово Dasein (состоящее из da, «тут» и sein, «быть») сегодня с легкостью используют англоговорящие философы, желая подчеркнуть оригинальный смысл термина Хайдеггера, для которого это было не просто Бытие, но Бытие-здесь – то есть в определенном месте, а потому и в определенный момент. Хайдеггер развивал подход Гуссерля, при котором он был ассистентом во Фрайбургском университете между 1918 и 1923 годами: они согласно отвергали теоретический подход к феноменам, утверждая, что теория (столп, на котором держится наука) включает в себя абстракции, которые уводят нас в сторону от ежедневного изобилия жизни.

По мнению Хайдеггера, существуют разные формы Бытия, разные уровни, среди которых одни лучше, чем другие. Он думал, что современная жизнь, с ее шумом, суетой и скоростью, создает «каждодневность», где нет времени для размышления и мало возможностей для инициативы или для взвешивания решения – то есть что существование, которым правит наука, становится манипуляцией миром и контролем над ним, хотя можно было бы этим миром наслаждаться. Вот что он называл «неаутентичной» жизнью.

Вместо этого, как он думал, мы должны стремиться к аутентичной жизни, которая включает в себя со спокойствием (концепция Gelassenheit) нашу ограниченность перед лицом великого пестрого многообразия мира. Наше отношение к миру, наше усиленное чувство Бытия мы обретаем, «пребывая» в этом мире здесь и сейчас, а под «пребыванием» он понимал быть «дома» в нашем окружении и среди наших соседей; мгновенно меняющаяся и подвижная жизнь современного города не была Бытием в полном смысле слова.

Хайдеггер считал, что мы должны «заботиться» об этом мире – это еще один аспект Gelassenheit: вместо попытки контролировать среду, манипулировать ею и ее эксплуатировать, нам надо «позволить вещам происходить». Здесь он обращается к поэзии. Более всех других поэтов он любил Гельдерлина, веря в то, что при встрече с поэзией (когда мы «предлагаем дом» стихотворению, как сказал однажды Шеймас Хини) нам надо ей «сдаться»; мы не можем ее покорить, контролировать или эксплуатировать. Стихи есть дар этому миру, и нам надо принимать его соответствующим образом. Конечно, какие-то дары радуют нас сильнее, чем другие, но мир полон таких даров – стихов и изобилия прочих вещей.[416]

Более того, Хайдеггер говорил, что он выносил на свет лишь такие вещи, которые мы уже «чувствуем нутром», уже знаем интуитивно; в жизни есть неопределенность, которая относится не к сфере бессознательного (будь то в понимании Фрейда или Юнга), но которая присуща всем людям как результат истории, прошлых событий и того, как люди осваивали разные образы жизни. В своей философии он стремился прямо выразить словами те важные истины, которые мы обычно понимаем косвенным образом.

Для Хайдеггера, таким образом, «смысл Бытия» по определению не может быть абстракцией. Это и есть практика Gelassenheit, заботы о мире, когда мы сдаемся перед его изобилием, позволяем ему быть, «изъявляем волю отказаться от воли», понимая в то же время, что не существует такой вещи, как «Я», – в том смысле, что не существует такого неизменяемого феномена, который встречает каждый новый день одинаковым образом. Для самого Хайдеггера «быть» в 1927 году, когда он писал «Бытие и время», значило совсем не то, что «быть» в 1933, когда он вступил в нацистскую партию и занимался наглядной пропагандой в Лейпциге, Гейдельберге и Тюбингене. И он совершенно иначе понимал «быть» в 1936–1940 годах, когда читал серию лекций о Ницше, где критиковал «мышление власти» национал-социализма, так что за ним начало наблюдать гестапо.

Вслед за Фрейдом, Ницше и Вебером Хайдеггер развивал эту особую тему. В частности, он призывал обратить внимание на то, что он называл «усредненной повседневностью», где, говорил он, Я не столько объект, сколько разворачивающееся событие или происшествие, манифестация, «движение жизни по дороге между жизнью и смертью». У него была также концепция «Они» – это тот фон повседневности, который он называл изначальным феноменом существования. «Они» не просто другие люди, но люди, которые «происходят» одновременно с нами. Эти манифестации несут с собой еще два аспекта бытия. Это, во-первых, «бытие-к», когда мы поворачиваем лицо к будущему, зная, что оно будет иным, что оно постоянно меняется и что нам следует быть готовыми к изменению, ожидать его и, прежде всего, радоваться ему. Во-вторых, это «бытие-к-концу» или «бытие-к-смерти», «понимание конечной конфигурации возможностей жизни в целом».

Здесь уместно вспомнить мысль Рильке о «доброй смерти», «индивидуальной смерти» (см. с. 306–307), но Хайдеггер также говорил, что для переживания полноты и чувства целого нам надо крепко подружиться с идеей смерти как конца, без надежды на загробную жизнь, и нам также нужно себе представлять, каким бы мы хотели видеть событие нашей жизни, эту манифестацию, и затем действовать в этом духе, всегда помня о том, что мы ограничены и что не всё для нас возможно.

Хайдеггер также говорил о «маргинальных практиках» или о «спасительной силе незначительных событий – таких как дружба, туристические походы по диким местам или моменты, когда ты пьешь с друзьями местное вино». Это была идея «радикального пасторализма».[417] Все эти вещи остаются маргигнальными, утверждал он, «именно потому, что они сопротивляются результативности» (курсив мой. – Авт.). Они остаются внешними, вне досягаемости для установок современного мира. Конечно, это верно не в полной мере – так, походы можно использовать также в целях поддержания здоровья и усвоения навыков, что делает нас более умелыми. Однако, как думал Хайдеггер, «маргинальные практики» дают нам спасительное убежище от современной жизни, и он использовал их как метафору, описывающую его позицию.