Юля не любила и не уважала стариков, она, изрядно насмотревшись в своё время на толстых болтливых старух, составила своё мнение о них как о сволочах и хамах, и в чём-то была права. Конечно, аппроксимировать впечатление от конкретных людей на всю возрастную группу по меньшей мере некорректно, но, к сожалению, в данном случае такой подход себя оправдывал частенько. Впрочем, её отец в этом вопросе был не то чтобы солидарен с ней, но имел весьма схожее мнение. Ковалёв считал, что глупо уважать человека только за то, что он прожил какое-то количество лет, уважать следует за дела, и только. А годы… Что же, годы у каждого из нас впереди, и все мы рано или поздно постареем — и герой, и бандит. Сами по себе годы не добавят ни ума, ни способностей, лишь отнимут силы и ясность мысли.

Старый цыган лишь подтверждал это правило. Поговорка «болтун — находка для шпиона» родилась не на пустом месте, и цыган соответствовал ей стопроцентно. Рот у него не закрывался уже третий час, и, если бы Юля захотела, она бы уже выведала у него все тайны генштаба. Если бы он их знал, конечно.

Впрочем, и без страшных тайн отечественного центра обороны и нападения узнала она немало. Во всяком случае, достаточно для того, чтобы, когда прошёл шок, не паниковать. Вначале, конечно, испугалась, да и было отчего. Когда ты второй день зажигаешь в компании новых подруг, таких же фанаток, как и ты сама, а потом вдруг теряешь сознание и приходишь в себя уже непонятно где, пристёгнутая наручниками к батарее, это может выбить из колеи кого угодно, а не то что пятнадцатилетнего подростка. Но когда первый страх прошёл и Юля поняла, что убивать её не собираются, она принялась впитывать информацию с лёгкостью губки. Нервы у неё были крепкими — гены не пропьёшь, а что отец, что мать слабостью характера не страдали, так что вела она себя с недетским самообладанием.

Ну что же, ситуация оригинальностью не блистала. Киднеппинг[34]— изобретение старое, и Юля о нём, разумеется, слышала. Просто считала, как и все обычные, не пересекающиеся ни с криминалом, ни с большими деньгами люди, что это где-то там, далеко, и с ней случиться не может. Увы, подобное заблуждение свойственно всем, наверное, это заложено в самой природе человека — думать «это может случиться с кем угодно, но только не со мной». На это попадаются и взрослые, серьёзные, солидные люди, так чего же требовать от девчонки? Нет, конечно, нынешние дети умны и циничны, во многих вопросах они дадут фору взрослым, но опыта и умения анализировать им всё равно не хватает, поэтому сложно требовать от них запредельной осторожности и предусмотрительности.

Как объяснил Юле словоохотливый дедок, технология бизнеса была отлажена поколениями: цыгане, а именно они составляли костяк бандгруппы, занимались подобным ещё до революции. За своих детей большинство людей готовы отдать всё, что угодно. Тут главное — не перегнуть палку, ведь если сумма окажется слишком велика, неподъёмна, то Тот, Кого Разводят, может превратиться в Того, Кто Делает Глупости. Последнее чревато осложнениями, а кому они нужны? Проще взять немного, но наверняка, а потом вернуть ребёнка. Конечно, всегда существует шанс, что, получив своё чадо обратно, суровый папаша начнёт мстить, но попробуй, поймай цыгана — он сегодня здесь, а завтра — там, кочевое племя… Правда, сейчас традиции прошлого уходят, цыгане строят особняки, целые кварталы, и начинают жить осёдло, но продажность отечественной милиции и несовершенство законов с лихвой компенсируют прежнюю неуловимость. Цыгане воруют, торгуют наркотиками, влезают во всевозможные виды бизнеса, отмывая деньги, но при этом не брезгуют и старым промыслом. И что с того, что лошадей заменили автомобили? Не всё ли равно цыгану, что угонять? Конечно, в нынешние времена в их сообщество иногда вливаются и люди со стороны, но их мало, и используются они в основном на подхвате, ведь для цыган они чужаки, и их жизнь не стоит ничего.

Так вот, получив выкуп, ребёнка проще вернуть. Всё равно его родители ничего не докажут. Конечно, не стоит воровать ребёнка, скажем, у Абрамовича, слишком разные получаются весовые категории, похитителей всё равно найдут и размажут по стенке, а вот у бизнесмена средней руки сам бог велел пощипать пёрышки. Ну а не заплатят, тут уж извините. Надо, как говорится, держать марку, так что не один ребёнок (и взрослый, да-да, и взрослый) исчез без следа. Цыгане — народ наглый, никого не боящийся, понты дороже жизни… Юля, правда, не без основания предполагала, что, связавшись с её отцом, они совершили ошибку, но благоразумно держала своё мнение при себе. На то, что отец будет платить, она не рассчитывала — отец не любил её, она была для него чужой и чувствовала это с первого дня пребывания в его доме. Права была мать — бесчувственный чурбан, помешанный на работе да на исключительной правоте собственного мнения. А стало быть, он или пойдёт в милицию, или просто пошлёт похитителей с их требованиями куда подальше. В любом случае кончится это, как ей сразу объяснили, для неё одинаково плачевно — её, скорее всего, убьют, а сначала пустят по кругу. Юля вспомнила, какими сальными глазами смотрел на неё один из тех хорьков, что периодически заскакивали в комнату, и её передернуло от отвращения.

Взяли-то её они очень чисто — были у них в молодёжной тусовке свои шестёрки. Вот кто-то и кинул в бокал с пивом таблетку снотворного — старая как мир и столь же надёжная уловка. Девочке стало плохо с перепою, чего удивительного-то? Утащили в соседнюю комнату якобы проспаться, пьянка тем временем продолжилась. О ней никто и не вспомнил, а когда часа через полтора в комнате никого не оказалось, то это и подозрений не вызвало — ну, проспалась и ушла, нормально. Тем более что была она не своей, а из соседнего города приехала. Ну и ещё нюанс — именно между жителями этих городов была этакая негласная неприязнь, вроде как между Москвой и Питером, только, разумеется, в меньших масштабах. Как говорится, труба пониже и дым пожиже.

А что удивительного? Родной город Ковалёва — город нефтяников, город, в котором люди реально работали и неплохо зарабатывали, и уровень жизни в нём был весьма неплох. А его, так сказать, антипод — административный и вроде как культурный центр, город, который ничего не производит, зато в нём есть куча контор, руководители которых облечены правом подписи, куча министерств местного масштаба, третьесортный театр, всевозможные псевдо-этнографические сообщества, гуманитарные академии и прочее, прочее, прочее. Соответственно, те, кто крутился при министерствах, жили очень хорошо, а те, кто к власти приближен не был, гуманитарии и всякие маловостребованные недоспециалисты, жили куда как хуже и считали соседей зажравшимися снобами, которые гребут деньги лопатами, причём совершенно незаслуженно. Зависть, в общем, банальная зависть. Что интересно, вахтами да в тундру или там в тайгу ехать они не хотели, очень мало было таких, кто согласен был месяцами не бывать дома, а серьёзных производств в городе не было физически, так что и зарабатывать-то особо негде было.

Впрочем, надо сказать, верным было и обратное. Земляки Ковалёва считали жителей микростолицы уездного масштаба снобами, пользующимися своим положением административного центра и гребущими под себя всё, до чего смогут дотянуться. От этого, мол, у них и дома выше, и дороги лучше, и магазины дешевле. Ерунда, кстати, высотки в столице можно было по пальцам пересчитать, а строить их можно было только благодаря лучшим грунтам — скальное основание, а не плывун, как на родине Ковалёва. Дороги — ну, они ничуть не лучше, а магазины дешевле только потому, что город южнее, больше дорог (для сравнения, к родному городу Ковалёва дорога шла одна-единственная) и больше подвозят товару. Словом, ничего особенного, но стереотипы — великая вещь.